Император Александр I скрыл втайне составленный в 1823 г. манифест об отречении Константина. Возникшая ситуация потребовала тщательного рассмотрения и грамотного юридического оформления. Следствием этих событий стало не только воцарение Николая I, но и создание общих правил об отречении от права на наследование престола. “Вступление на престол есть право, а не обязанность” <1>. Несмотря на всю очевидность слов Н.М. Коркунова, к началу XIX в. в Российской империи не существовало правил об отречении от престола. 5 апреля 1797 г. был издан Акт о престолонаследии Павла I <2>. Подробнейшим образом определив порядок призыва членов Императорской фамилии к наследованию, Павел I не устанавливал никаких правил относительно отречения от Всероссийского престола <3>. Однако проблема отречения не возникала лишь до тех пор, пока на политическую арену не вышел сын Павла I цесаревич Константин Павлович <4>. ——————————– <1> Коркунов Н.М. Русское государственное право. Т. 1. СПб., 1892. С. 175. <2> ПСЗРИ. Собр. 1-е. СПб., 1830. Т. 24. N 17910. <3> Устанавливалось только правило о выборе престола на случай, если лицо, призванное к наследованию, уже царствует на другом престоле (см. там же). Возможно, Павел I считал отречение несовместимым со статусом Всероссийского Императора или наследника престола, однако факт остается фактом – Акт 1797 г. об отречении молчит. <4> В истории российского престолонаследия Константин Павлович – фигура уникальная. Почти все юридически значимые события его жизни выходили за рамки действовавшего законодательства, что вызвало не только необходимость уточнения законов, но и породило в итоге междуцарствие и трагедию 14 декабря 1825 г. Константин стал наследником престола с воцарением своего брата Александра I. Это следовало из Акта 1797 г. и было всем известно, однако в тексте присяги Александру I он не был упомянут. Вместо этого присяга приносилась “Императору Александру Павловичу <…> и Его <…> Наследнику, который назначен будет” <5>. Но наследник назначался самим законом. Формула же присяги походила на клятвенные обещания XVIII в. и на первый взгляд воспроизводила завещательное начало наследования престола. На самом деле причина опущения имени Константина была проста – Александр I надеялся на потомство и такой абстрактной формулировкой исключал необходимость повторной присяги на случай, если у него родится сын. Позже этот казус лег в основу ст. 33 Основных государственных законов (ОГЗ): “Верность подданства воцарившемуся Императору и законному Его Наследнику, хотя бы он и не был наименован в манифесте, утверждается всенародною присягою” <6>. Пока же ситуация была своеобразной: формально Константину как наследнику престола никто не присягал <7>. ——————————– <5> ПСЗРИ. Собр. 1-е. Т. 26. N 19779. <6> СЗРИ. СПб., 1832. Т. 1. Ч. 1. <7> В ноябре – декабре 1825 г. Константин будет использовать этот факт в качестве аргумента против своего вступления на престол. См.: ПСЗРИ. Собр. 2-е. СПб., 1874. Т. 1. N 5. В 1820 г. Константин развелся с великой княгиней Анной Федоровной, чтобы вступить в морганатический брак с Жанеттой Грудзинской. В результате этого события Акт 1797 г. был дополнен положением о последствиях неравнородного брака, а возможное потомство от нового союза цесаревича теряло право на наследование престола <8>. Сам Константин такое право не утрачивал, но оказывался лицом к лицу с неприятным фактом. Если он займет престол, то не будет иметь прямых наследников. По боковой линии ему будет наследовать брат Николай. Предвидя такую возможность (во всяком случае, объясняя свои действия именно так <9>), Константин решает отречься от права на наследование престола. Напомню, что никаких правил для отречения на тот момент не существовало. ——————————– <8> ПСЗРИ. Собр. 1-е. Т. 37. N 28208. <9> Объяснению причин отречения от права на наследие престола цесаревич Константин посвятил трактат “Своим соотчичам”, текст которого приводится здесь по материалам Российского государственного архива древних актов: РГАДА. Ф. 3. Оп. 1. Д. 31. Итак, 14 января 1822 г. Константин направляет Императору письмо с просьбой передать право престолонаследия брату Николаю. “Тому, кому оно принадлежит после меня” <10>, – не называя имен, пишет Константин. По свидетельствам самого цесаревича, письмо было написано по просьбе Александра I вследствие “изустных предложений” самого Константина <11> – так готовилась юридическая почва для отречения. Ответным письмом (Константин именует его рескриптом) от 2 февраля 1822 г. Александр дозволяет Константину следовать его “непоколебимому решению” <12>. Казалось бы, вопрос исчерпан, и остается только довести принятое решение до всеобщего сведения. Однако Александр I повелевает Константину хранить рескрипт в тайне вплоть до кончины самого императора <13>. Только 16 августа 1823 г. утверждается Манифест, возвещающий об отречении Константина, в котором, во-первых, обосновывается собственно право на отречение (на основе этой аргументации позже будет сформулирована ст. 15 ОГЗ), а во-вторых, наследником престола объявляется великий князь Николай Павлович. Но, вместо того чтобы опубликовать Манифест, Александр, не сообщая о его составлении ни Константину, ни Николаю, в условиях строжайшей секретности запечатывает четыре экземпляра Манифеста и повелевает хранить запечатанные пакеты в Московском Большом Успенском Соборе, Святейшем Синоде, Государственном совете и Правительствующем Сенате до своего востребования или до кончины <14>. ——————————– <10> ПСЗРИ. Собр. 2-е. Т. 1. N 1. Прил. I. <11> РГАДА. Ф. 3. Оп. 1. Д. 31. Л. 4 об. <12> ПСЗРИ. Собр. 2-е. Т. 1. N 1. Прил. II. <13> РГАДА. Ф. 3. Оп. 1. Д. 31. Л. 5 об. <14> ПСЗРИ. Собр. 2-е. Т. 1. N 1. Прил. III. 19 ноября 1825 г., находясь в Таганроге, Александр I умирает. С этого момента события разворачиваются стремительно. Рапорты о кончине государя направляются в Санкт-Петербург и в Варшаву, где пребывает Константин. Лица, находившиеся с императором, ничего не зная о секретных пакетах, первыми присягают Константину <15>. 25 ноября цесаревич получает сообщения из Таганрога и уже на следующий день отправляет письма на имя императора Николая Павловича и матери императрицы Марии Федоровны с подтверждением отречения от наследования престола <16>. 27 ноября сообщения из Таганрога получают в Санкт-Петербурге. Государственный Совет собирается на чрезвычайное заседание, в котором вскрывается хранившийся в архиве Государственной канцелярии пакет с Манифестом от 16 августа 1823 г. В журнале чрезвычайного собрания приводятся такие свидетельства: “Член Государственного Совета Граф Милорадович объявил собранию, что Его Императорское Высочество Великий Князь Николай Павлович торжественно отрекся от права, предоставленного ему манифестом, и первый уже присягнул на подданство Государю Императору Константину Павловичу” <17>. Неосторожное словоупотребление свидетельствует о недостатке правил об отречении от престола: никто не уверен в том, кто и на каких основаниях может отрекаться. В действительности Николай не отрекался от права, предоставленного ему Манифестом: он не признавал юридическую силу Манифеста, а отречение Константина считал как “в свое время необъявленное и в закон не обращенное” <18>. Министр юстиции князь Д.И. Лобанов-Ростовский, выступавший против вскрытия пакета с Манифестом, выразил мысль Николая Павловича более емко: “Мертвые воли не имеют” <19>. Отказавшись занять престол, Николай буквально вынудил членов Государственного Совета принести в придворной церкви присягу на верность императору Константину. В тот же день список с журнала чрезвычайного собрания Государственного Совета с описанием этих событий был направлен в Варшаву на имя императора Константина Павловича <20>. 27 ноября присягу учинил и Правительствующий Сенат, повелев при этом обнародовать известие о смерти Александра I и повсеместно разослать текст присяги на верность подданства императору Константину <21>. Рапорт Правительствующего Сената тоже был направлен в Варшаву. 28 ноября Святейший Синод составил новую форму церковного возношения об императоре Константине <22>. Россия присягает Константину. ——————————– <15> См., напр.: Письмо князя П.М. Волконского: РГАДА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 42. Л. 4 – 4 об. <16> ПСЗРИ. Собр. 2-е. Т. 1. N 1. Прил. IV – V. <17> РГАДА. Ф. 3. Оп. 1. Д. 40. Л. 11. <18> ПСЗРИ. Собр. 2-е. Т. 1. N 1. <19> Сперанский М.М. Краткая собственноручная записка [М.М.] Сперанского о событиях 27 ноября 1825 года // Шильдер Н.К. Император Александр Первый, его жизнь и царствование. Т. 4. СПб., 1905. С. 616. <20> РГАДА. Ф. 3. Оп. 1. Д. 40. Л. 12. <21> ПСЗРИ. Собр. 1-е. Т. 40. N 30592. <22> Шильдер Н.К. Указ. соч. С. 600. Получив список с журнала Государственного совета, 3 декабря Константин отсылает письмо на имя Председателя Государственного Совета князя Лопухина, в котором вновь объясняет, что не намерен вступать на престол <23>. Рапорт Правительствующего Сената об учиненной присяге Константин получает 8 декабря и, не приняв его, возвращает с приложением очередного объяснительного письма, на этот раз на имя министра юстиции <24>. 3 декабря великий князь Михаил Павлович привозит в Санкт-Петербург письма Константина от 26 ноября. Н.К. Шильдер справедливо замечает, что “дело нельзя было признать окончательно решенным даже и по получении официальных писем цесаревича: эти письма были отправлены из Варшавы прежде получения известия о принесенной присяге” <25>. Николай составляет новое письмо, в котором, по-прежнему называя Константина государем, просит брата окончательно решить вопрос об отречении от престола <26>. Л.В. Высочков предполагает, что Николай “боялся обвинений в узурпации престола и разыгрывал свою партию с Константином. Он делал паузу, дожидаясь официального отказа от престола уже от имени “императора Константина” <27>. Эта версия выглядит правдоподобно, тем более что именно на мнимой узурпации власти и пытались сыграть декабристы. Никто не знал, как лучше оформить отречение, и Николай перестраховывался. Константин же, рассуждая логически, считал, что “не может прислать манифеста, поскольку престола не принимал” <28>, о чем и заявлял в новом письме матери-императрице. ——————————– <23> РГАДА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 42. Л. 13 – 15 об. <24> ПСЗРИ. Собр. 2-е. Т. 1. N 5. <25> Шильдер Н.К. Указ. соч. С. 406. <26> Переписка императора Николая Павловича с великим князем цесаревичем Константином. Т. 1. 1825 – 1829 // Сборник Русского исторического общества. Т. 131. СПб., 1910. С. 2. <27> Высочков Л.В. Николай I. М., 2003. С. 86. <28> Там же. 8 декабря Константин направил Николаю ответное письмо <29>. Оно было доставлено в Санкт-Петербург 12 декабря. Письмо не заключало в себе нового отречения, но подтверждало прежнее. Дальше тянуть не было смысла, и Николай приступил к юридическому оформлению своего вступления на престол. 13 декабря им был одобрен соответствующий манифест, который был датирован задним числом (12 декабря). Моментом, когда Николай Павлович окончательно поменял свой статус, явилось заседание Государственного совета в ночь с 13 на 14 декабря, в журнале которого он сначала именовался “Его Императорское Высочество”, а после того, как был зачитан манифест, – “Его Императорское Величество” <30>. На 14 декабря назначается присяга новому императору, но приносится она только ценой восстания на Сенатской площади. Причиной междуцарствия стал, безусловно, усопший государь. Вместо того чтобы дополнить Акт 1797 г. положениями об отречении от права наследия престола (так же, как это было сделано в 1820 г. вследствие развода Константина с великой княгиней Анной Федоровной), Александр I не только не сделал этого, но и скрыл втайне составленный в 1823 г. Манифест <31>. Определить юридическую природу этого документа – пожалуй, самая сложная задача в деле цесаревича Константина. Манифест хранился в тайне не просто до кончины Александра I, но также и до возможного востребования <32>. Это означало, что Александр не считал решение об издании акта окончательным и мог в любой момент отозвать Манифест. ——————————– <29> Переписка императора Николая Павловича с великим князем цесаревичем Константином. С. 3 – 4. <30> Государственный совет. 1801 – 1901. СПб., 1901. С. 52. <31> Интересное и правдоподобное мнение о причинах тайны высказывает математик В.А. Успенский. См.: Успенский В.А. Прогулки с Лотманом и вторичное моделирование // Труды по нематематике. С приложением семиотических посланий А.Н. Колмогорова к автору и его друзьям. М., 2002. С. 1182 – 1185. <32> ПСЗРИ. Собр. 2-е. Т. 1. N 1. Надо заметить, что к моменту смерти Александра I в Российской империи уже сложилось деление актов императора на сепаратные указы (состоявшиеся по частному делу) и общие законы. Единственным условием вступления в силу сепаратного указа было утверждение императора. Для законов общих требовалось также опубликование <33>. Манифест же по своей природе требует опубликования, так как обращен к подданным императора. Он просто не может иметь силу сепаратного указа. Выходит, что Манифест 1823 г. вступил в силу только в декабре 1825 г. с изданием Манифеста о восшествии на престол императора Николая Павловича, приложением к которому он являлся. Если же признавать за Манифестом 1823 г. силу закона изначально или с момента вскрытия пакета в Государственном совете, то придется бессильно согласиться с тем, что Манифест 1823 г. являлся законом особого рода (sui generis). Считая в целом верными мысли Николая о том, что он не мог стать императором в силу закона, который не был надлежащим образом опубликован, я думаю, что формально он стал наследником престола еще в 1822 г. вследствие рескрипта Александра I, за которым вполне можно признать силу сепаратного указа. Однако в обстоятельствах ноября – декабря 1825 г. ограничиться ссылкой на рескрипт было невозможно. Обеспечивая легальность власти Николая, она не гарантировала бы ее легитимности, поэтому действия, предпринятые Николаем, следует считать единственно верными в сложившейся ситуации. ——————————– <33> “Первое и самое существенное свойство всякаго закона общаго есть быть опубликованным: без сего он не может быть обязательным”. См.: ПСЗ. Собр. 2-е. Т. 40. N 30472. В 1832 г. вследствие отречения Константина в Основные государственные законы были включены нормы об отречении от наследования престола, изложенные в ст. 15 и ст. 16 <34>. Таким образом, отречение стало формализованным актом. Оно должно было обнародоваться и тем самым обратиться в закон. Отречения в форме сепаратного указа допускать не стали. ——————————– <34> Статья 15 ОГЗ: “При действии правил <…> о порядке наследия Престола лицу, имеющему на оный право, предоставляется свобода отрещись от сего права в таких обстоятельствах, когда за сим не предстоит никакого затруднения в дальнейшем наследовании Престола”. Ст. 16 ОГЗ: “Отречение таковое, когда оно будет обнародовано и обращено в Закон, признается потом уже невозвратным”.
Император Александр I скрыл втайне составленный в 1823 г. манифест об отречении Константина. Возникшая ситуация потребовала тщательного рассмотрения и грамотного юридического оформления. Следствием этих событий стало не только воцарение Николая I, но и создание общих правил об отречении от права на наследование престола. “Вступление на престол есть право, а не обязанность” <1>. Несмотря на всю очевидность слов Н.М. Коркунова, к началу XIX в. в Российской империи не существовало правил об отречении от престола. 5 апреля 1797 г. был издан Акт о престолонаследии Павла I <2>. Подробнейшим образом определив порядок призыва членов Императорской фамилии к наследованию, Павел I не устанавливал никаких правил относительно отречения от Всероссийского престола <3>. Однако проблема отречения не возникала лишь до тех пор, пока на политическую арену не вышел сын Павла I цесаревич Константин Павлович <4>. ——————————– <1> Коркунов Н.М. Русское государственное право. Т. 1. СПб., 1892. С. 175. <2> ПСЗРИ. Собр. 1-е. СПб., 1830. Т. 24. N 17910. <3> Устанавливалось только правило о выборе престола на случай, если лицо, призванное к наследованию, уже царствует на другом престоле (см. там же). Возможно, Павел I считал отречение несовместимым со статусом Всероссийского Императора или наследника престола, однако факт остается фактом – Акт 1797 г. об отречении молчит. <4> В истории российского престолонаследия Константин Павлович – фигура уникальная. Почти все юридически значимые события его жизни выходили за рамки действовавшего законодательства, что вызвало не только необходимость уточнения законов, но и породило в итоге междуцарствие и трагедию 14 декабря 1825 г. Константин стал наследником престола с воцарением своего брата Александра I. Это следовало из Акта 1797 г. и было всем известно, однако в тексте присяги Александру I он не был упомянут. Вместо этого присяга приносилась “Императору Александру Павловичу <…> и Его <…> Наследнику, который назначен будет” <5>. Но наследник назначался самим законом. Формула же присяги походила на клятвенные обещания XVIII в. и на первый взгляд воспроизводила завещательное начало наследования престола. На самом деле причина опущения имени Константина была проста – Александр I надеялся на потомство и такой абстрактной формулировкой исключал необходимость повторной присяги на случай, если у него родится сын. Позже этот казус лег в основу ст. 33 Основных государственных законов (ОГЗ): “Верность подданства воцарившемуся Императору и законному Его Наследнику, хотя бы он и не был наименован в манифесте, утверждается всенародною присягою” <6>. Пока же ситуация была своеобразной: формально Константину как наследнику престола никто не присягал <7>. ——————————– <5> ПСЗРИ. Собр. 1-е. Т. 26. N 19779. <6> СЗРИ. СПб., 1832. Т. 1. Ч. 1. <7> В ноябре – декабре 1825 г. Константин будет использовать этот факт в качестве аргумента против своего вступления на престол. См.: ПСЗРИ. Собр. 2-е. СПб., 1874. Т. 1. N 5. В 1820 г. Константин развелся с великой княгиней Анной Федоровной, чтобы вступить в морганатический брак с Жанеттой Грудзинской. В результате этого события Акт 1797 г. был дополнен положением о последствиях неравнородного брака, а возможное потомство от нового союза цесаревича теряло право на наследование престола <8>. Сам Константин такое право не утрачивал, но оказывался лицом к лицу с неприятным фактом. Если он займет престол, то не будет иметь прямых наследников. По боковой линии ему будет наследовать брат Николай. Предвидя такую возможность (во всяком случае, объясняя свои действия именно так <9>), Константин решает отречься от права на наследование престола. Напомню, что никаких правил для отречения на тот момент не существовало. ——————————– <8> ПСЗРИ. Собр. 1-е. Т. 37. N 28208. <9> Объяснению причин отречения от права на наследие престола цесаревич Константин посвятил трактат “Своим соотчичам”, текст которого приводится здесь по материалам Российского государственного архива древних актов: РГАДА. Ф. 3. Оп. 1. Д. 31. Итак, 14 января 1822 г. Константин направляет Императору письмо с просьбой передать право престолонаследия брату Николаю. “Тому, кому оно принадлежит после меня” <10>, – не называя имен, пишет Константин. По свидетельствам самого цесаревича, письмо было написано по просьбе Александра I вследствие “изустных предложений” самого Константина <11> – так готовилась юридическая почва для отречения. Ответным письмом (Константин именует его рескриптом) от 2 февраля 1822 г. Александр дозволяет Константину следовать его “непоколебимому решению” <12>. Казалось бы, вопрос исчерпан, и остается только довести принятое решение до всеобщего сведения. Однако Александр I повелевает Константину хранить рескрипт в тайне вплоть до кончины самого императора <13>. Только 16 августа 1823 г. утверждается Манифест, возвещающий об отречении Константина, в котором, во-первых, обосновывается собственно право на отречение (на основе этой аргументации позже будет сформулирована ст. 15 ОГЗ), а во-вторых, наследником престола объявляется великий князь Николай Павлович. Но, вместо того чтобы опубликовать Манифест, Александр, не сообщая о его составлении ни Константину, ни Николаю, в условиях строжайшей секретности запечатывает четыре экземпляра Манифеста и повелевает хранить запечатанные пакеты в Московском Большом Успенском Соборе, Святейшем Синоде, Государственном совете и Правительствующем Сенате до своего востребования или до кончины <14>. ——————————– <10> ПСЗРИ. Собр. 2-е. Т. 1. N 1. Прил. I. <11> РГАДА. Ф. 3. Оп. 1. Д. 31. Л. 4 об. <12> ПСЗРИ. Собр. 2-е. Т. 1. N 1. Прил. II. <13> РГАДА. Ф. 3. Оп. 1. Д. 31. Л. 5 об. <14> ПСЗРИ. Собр. 2-е. Т. 1. N 1. Прил. III. 19 ноября 1825 г., находясь в Таганроге, Александр I умирает. С этого момента события разворачиваются стремительно. Рапорты о кончине государя направляются в Санкт-Петербург и в Варшаву, где пребывает Константин. Лица, находившиеся с императором, ничего не зная о секретных пакетах, первыми присягают Константину <15>. 25 ноября цесаревич получает сообщения из Таганрога и уже на следующий день отправляет письма на имя императора Николая Павловича и матери императрицы Марии Федоровны с подтверждением отречения от наследования престола <16>. 27 ноября сообщения из Таганрога получают в Санкт-Петербурге. Государственный Совет собирается на чрезвычайное заседание, в котором вскрывается хранившийся в архиве Государственной канцелярии пакет с Манифестом от 16 августа 1823 г. В журнале чрезвычайного собрания приводятся такие свидетельства: “Член Государственного Совета Граф Милорадович объявил собранию, что Его Императорское Высочество Великий Князь Николай Павлович торжественно отрекся от права, предоставленного ему манифестом, и первый уже присягнул на подданство Государю Императору Константину Павловичу” <17>. Неосторожное словоупотребление свидетельствует о недостатке правил об отречении от престола: никто не уверен в том, кто и на каких основаниях может отрекаться. В действительности Николай не отрекался от права, предоставленного ему Манифестом: он не признавал юридическую силу Манифеста, а отречение Константина считал как “в свое время необъявленное и в закон не обращенное” <18>. Министр юстиции князь Д.И. Лобанов-Ростовский, выступавший против вскрытия пакета с Манифестом, выразил мысль Николая Павловича более емко: “Мертвые воли не имеют” <19>. Отказавшись занять престол, Николай буквально вынудил членов Государственного Совета принести в придворной церкви присягу на верность императору Константину. В тот же день список с журнала чрезвычайного собрания Государственного Совета с описанием этих событий был направлен в Варшаву на имя императора Константина Павловича <20>. 27 ноября присягу учинил и Правительствующий Сенат, повелев при этом обнародовать известие о смерти Александра I и повсеместно разослать текст присяги на верность подданства императору Константину <21>. Рапорт Правительствующего Сената тоже был направлен в Варшаву. 28 ноября Святейший Синод составил новую форму церковного возношения об императоре Константине <22>. Россия присягает Константину. ——————————– <15> См., напр.: Письмо князя П.М. Волконского: РГАДА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 42. Л. 4 – 4 об. <16> ПСЗРИ. Собр. 2-е. Т. 1. N 1. Прил. IV – V. <17> РГАДА. Ф. 3. Оп. 1. Д. 40. Л. 11. <18> ПСЗРИ. Собр. 2-е. Т. 1. N 1. <19> Сперанский М.М. Краткая собственноручная записка [М.М.] Сперанского о событиях 27 ноября 1825 года // Шильдер Н.К. Император Александр Первый, его жизнь и царствование. Т. 4. СПб., 1905. С. 616. <20> РГАДА. Ф. 3. Оп. 1. Д. 40. Л. 12. <21> ПСЗРИ. Собр. 1-е. Т. 40. N 30592. <22> Шильдер Н.К. Указ. соч. С. 600. Получив список с журнала Государственного совета, 3 декабря Константин отсылает письмо на имя Председателя Государственного Совета князя Лопухина, в котором вновь объясняет, что не намерен вступать на престол <23>. Рапорт Правительствующего Сената об учиненной присяге Константин получает 8 декабря и, не приняв его, возвращает с приложением очередного объяснительного письма, на этот раз на имя министра юстиции <24>. 3 декабря великий князь Михаил Павлович привозит в Санкт-Петербург письма Константина от 26 ноября. Н.К. Шильдер справедливо замечает, что “дело нельзя было признать окончательно решенным даже и по получении официальных писем цесаревича: эти письма были отправлены из Варшавы прежде получения известия о принесенной присяге” <25>. Николай составляет новое письмо, в котором, по-прежнему называя Константина государем, просит брата окончательно решить вопрос об отречении от престола <26>. Л.В. Высочков предполагает, что Николай “боялся обвинений в узурпации престола и разыгрывал свою партию с Константином. Он делал паузу, дожидаясь официального отказа от престола уже от имени “императора Константина” <27>. Эта версия выглядит правдоподобно, тем более что именно на мнимой узурпации власти и пытались сыграть декабристы. Никто не знал, как лучше оформить отречение, и Николай перестраховывался. Константин же, рассуждая логически, считал, что “не может прислать манифеста, поскольку престола не принимал” <28>, о чем и заявлял в новом письме матери-императрице. ——————————– <23> РГАДА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 42. Л. 13 – 15 об. <24> ПСЗРИ. Собр. 2-е. Т. 1. N 5. <25> Шильдер Н.К. Указ. соч. С. 406. <26> Переписка императора Николая Павловича с великим князем цесаревичем Константином. Т. 1. 1825 – 1829 // Сборник Русского исторического общества. Т. 131. СПб., 1910. С. 2. <27> Высочков Л.В. Николай I. М., 2003. С. 86. <28> Там же. 8 декабря Константин направил Николаю ответное письмо <29>. Оно было доставлено в Санкт-Петербург 12 декабря. Письмо не заключало в себе нового отречения, но подтверждало прежнее. Дальше тянуть не было смысла, и Николай приступил к юридическому оформлению своего вступления на престол. 13 декабря им был одобрен соответствующий манифест, который был датирован задним числом (12 декабря). Моментом, когда Николай Павлович окончательно поменял свой статус, явилось заседание Государственного совета в ночь с 13 на 14 декабря, в журнале которого он сначала именовался “Его Императорское Высочество”, а после того, как был зачитан манифест, – “Его Императорское Величество” <30>. На 14 декабря назначается присяга новому императору, но приносится она только ценой восстания на Сенатской площади. Причиной междуцарствия стал, безусловно, усопший государь. Вместо того чтобы дополнить Акт 1797 г. положениями об отречении от права наследия престола (так же, как это было сделано в 1820 г. вследствие развода Константина с великой княгиней Анной Федоровной), Александр I не только не сделал этого, но и скрыл втайне составленный в 1823 г. Манифест <31>. Определить юридическую природу этого документа – пожалуй, самая сложная задача в деле цесаревича Константина. Манифест хранился в тайне не просто до кончины Александра I, но также и до возможного востребования <32>. Это означало, что Александр не считал решение об издании акта окончательным и мог в любой момент отозвать Манифест. ——————————– <29> Переписка императора Николая Павловича с великим князем цесаревичем Константином. С. 3 – 4. <30> Государственный совет. 1801 – 1901. СПб., 1901. С. 52. <31> Интересное и правдоподобное мнение о причинах тайны высказывает математик В.А. Успенский. См.: Успенский В.А. Прогулки с Лотманом и вторичное моделирование // Труды по нематематике. С приложением семиотических посланий А.Н. Колмогорова к автору и его друзьям. М., 2002. С. 1182 – 1185. <32> ПСЗРИ. Собр. 2-е. Т. 1. N 1. Надо заметить, что к моменту смерти Александра I в Российской империи уже сложилось деление актов императора на сепаратные указы (состоявшиеся по частному делу) и общие законы. Единственным условием вступления в силу сепаратного указа было утверждение императора. Для законов общих требовалось также опубликование <33>. Манифест же по своей природе требует опубликования, так как обращен к подданным императора. Он просто не может иметь силу сепаратного указа. Выходит, что Манифест 1823 г. вступил в силу только в декабре 1825 г. с изданием Манифеста о восшествии на престол императора Николая Павловича, приложением к которому он являлся. Если же признавать за Манифестом 1823 г. силу закона изначально или с момента вскрытия пакета в Государственном совете, то придется бессильно согласиться с тем, что Манифест 1823 г. являлся законом особого рода (sui generis). Считая в целом верными мысли Николая о том, что он не мог стать императором в силу закона, который не был надлежащим образом опубликован, я думаю, что формально он стал наследником престола еще в 1822 г. вследствие рескрипта Александра I, за которым вполне можно признать силу сепаратного указа. Однако в обстоятельствах ноября – декабря 1825 г. ограничиться ссылкой на рескрипт было невозможно. Обеспечивая легальность власти Николая, она не гарантировала бы ее легитимности, поэтому действия, предпринятые Николаем, следует считать единственно верными в сложившейся ситуации. ——————————– <33> “Первое и самое существенное свойство всякаго закона общаго есть быть опубликованным: без сего он не может быть обязательным”. См.: ПСЗ. Собр. 2-е. Т. 40. N 30472. В 1832 г. вследствие отречения Константина в Основные государственные законы были включены нормы об отречении от наследования престола, изложенные в ст. 15 и ст. 16 <34>. Таким образом, отречение стало формализованным актом. Оно должно было обнародоваться и тем самым обратиться в закон. Отречения в форме сепаратного указа допускать не стали. ——————————– <34> Статья 15 ОГЗ: “При действии правил <…> о порядке наследия Престола лицу, имеющему на оный право, предоставляется свобода отрещись от сего права в таких обстоятельствах, когда за сим не предстоит никакого затруднения в дальнейшем наследовании Престола”. Ст. 16 ОГЗ: “Отречение таковое, когда оно будет обнародовано и обращено в Закон, признается потом уже невозвратным”. 
