“Порочных людей столь много, что они развращают добрых и молодых солдат”

70 лет назад, 22 февраля 1941 года, Политбюро решило досрочно освободить 8309 осужденных из дисциплинарных батальонов РККА, созданных по образу и подобию царских. Обозреватель “Власти” Евгений Жирнов разбирался в том, как в России, где отправкой в армию наказывали преступников, возникли штрафбаты, дисбаты и стройбаты.

“Суд и расправа чинились по “наказам””

Все хорошо помнят о том, что суровость русских законов во все времена компенсировалась необязательностью их исполнения. К примеру, знаменитое Уложение царя Алексея Михайловича, обнародованное в 1649 году, предусматривало целый спектр наказаний за воинские преступления. Переход дворян и детей боярских на сторону противника карался смертной казнью, а бегство с поля боя — нещадным битьем кнутом и урезанием вполовину данного за службу поместья или денежного оклада. Кроме того, Уложение оговаривало наказания для виновных в побеге со службы. За первый раз дезертиру полагался кнут, за второй и следующий — кнут плюс уменьшение оклада и поместья. После наказания дворян и детей боярских возвращали в покинутый ими полк. Простых ратников за бегство со службы также били кнутом и возвращали к исполнению воинского долга.

Однако считанные годы спустя, после начала войны с Польшей, к наказанию беглецов стали подходить так, будто никакого уложения никогда и не существовало. Война шла тяжело, служилые люди всех чинов уклонялись от службы с невероятным хитроумием, и для возвращения их в строй принимались меры, никак не сообразующиеся с законодательством. Пойманных беглецов в соответствии с новыми царскими грамотами и указами то увещевали и пытались убеждением вернуть в полки, то бросали в тюрьмы без срока или вешали в назидание другим дезертирам. Вот только на количество побегов это оказывало слабое влияние, ведь голод, безденежье и прочие условия службы делали ее самым худшим видом наказания.

К концу XVII века об Уложении Алексея Михайловича в войсках почти и не вспоминали. Один из главных знатоков военного права в Российской империи, начальник Военно-юридической академии генерал Павел Бобровский, писал об этом времени:

“В солдатских и рейтарских полках, которыми командовали иноземные начальники, суд и расправа чинились по правилам той земли, к которой принадлежали сами полковники (шведы, датчане, шотландцы, англичане, остзейские немцы, были также поляки и греки). В стрелецких полках и приказах, в поместной коннице, которыми командовали полковники, головы и сотники, суд и расправа чинились по “наказам”, предоставлявшим начальникам произвольную власть. Только дела о татьбе и разбое, т. е. государственные и важнейшие уголовные преступления всех разрядов войск без изъятия, не исключая и наемных иноземцев, подлежали розыску и суду разбойного приказа и подведомственных ему инстанций. Розыск соединялся безусловно с пыткою, которая в сущности была тяжкою формою телесного наказания, соединенного с повреждением членов”.

При этом даже в случаях бунта против собственного начальства ратных людей, будь то стрельцы или солдаты, карали дифференцированно. Судя по историям о выступлениях против мздоимцев-воевод на севере Руси и в Сибири, зачинщиков нередко сурово карали, а рядовых участников отправляли служить в отдаленные крепости и остроги. Ведь служба там сама по себе была самым суровым наказанием за любые возможные прегрешения.

“А из рядовых по жеребью десятый повешен”

Казалось бы, все должно было измениться, когда Петр I в 1700 году начал набирать в свои войска добровольцев. Царь давал вольноопределяющимся, как он их называл, весьма значительные права и привилегии. Однако система наказания осталась прежней, как и основная кара — продолжение службы.

Исключения делались только для убийц сослуживцев, с которыми следовало расправляться по общим правилам, а также для неисправимых пьяниц и картежников, ставших из-за своих пороков непригодными к службе, коих по приказу царя надлежало бить кнутом. Поскольку о дальнейшем их использовании ничего не говорилось, то речь, скорее всего, шла о битье до смерти.

Тех же, кто пьянствовал без особого ущерба для царевых дел, оказался к “ученью непереимчивым”, а также больных сифилисом по приказу царя от дальнейшей службы освобождали. Но вовсе не для того, чтобы отпустить на все четыре стороны. От них требовалось вернуть все жалование, выплаченное им с первого дня службы. Причем в случае отказа или отсутствия средств деньги с них брались насильно — правежом. Однако и здесь царь предусмотрел исключение для одной категории сифилитиков: “А больных свободить без правежу, которые в полку заболели”.

Ничего не изменилось и после того, как от добровольного набора ввиду отсутствия средств пришлось перейти к принудительному набору рекрутов. Все дальнейшие события показали, что генеральная линия власти не изменилась: главным наказанием для тех солдат, которые не совершили в полках тяжких преступлений, остается их служба. В 1711 году, собираясь на новую войну, царь-реформатор даже отменил любые наказания для солдат-дезертиров, которые согласятся вернуться в свои полки. Мало того, пообещал простить любые преступления, совершенные беглецами во время пребывания на свободе, да еще и велел сохранить им те чины, которые они имели до побега.

Та же линия стала основной и в петровском Артикуле воинском 1715 года. За дезертирство с места службы или с поля боя, по сути, предусматривалось только два вида наказания — смертная казнь или телесные наказания с возвращением в строй. И лишь за опоздание из отпуска без уважительных причин следовали денежные взыскания с виновного. При этом некоторые из определенных Петром I видов наказания уходили корнями в стародавние времена:

“Артикул 97. Полки, или роты, которые с неприятелем в бой вступя, побегут, имеют в генеральном военном суде суждены быть. И есть ли найдется, что начальной притчиною тому были, оным шпага от палача переломлена и оные шельмованы, а потом повешены будут. А ежели начальные и рядовые в том преступили, то начальные, как выше сего упомянуто, накажутся, а из рядовых по жеребью десятый (или как по изобретению дела положено будет) повешен, а протчие шпицрутенами наказаны будут, и сверх того без знамен вне обоза стоять имеют, пока они храбрыми своими делами паки заслужат. Буде же кто невинность свою оказать может, оный пощаду свою получит”.

Собственно, именно эти полки, лишенные знамен, можно считать предтечей штрафных частей более позднего времени. Но в петровские времена подобная практика не нашла широкого применения. Скорее всего, потому, что артикул во многом постигла судьба уложения 1649 года.

Точно так же, как и в предыдущем веке, вся судебная власть над солдатами постепенно перешла к командирам полков, так что Екатерине II в 1764 году оставалось лишь закрепить этот факт законодательно. Ну а поскольку к тому времени командиры полков распоряжались нижними чинами как собственными крепостными, было понятно, что отсылка из полка в тюрьму или в Сибирь ожидала лишь самых отъявленных преступников, чьи поступки могли повредить командирской карьере. Для остальных же пожизненным наказанием продолжала оставаться служба.

Установившийся порядок настолько укоренился, что в ту же эпоху сдача в рекруты превратилась в официально узаконенный вид уголовного наказания. За бродяжничество, мелкое воровство, дурное поведение, в зачет которого шло все: от хулиганства до пороков самого разнообразного рода — полагалась отдача в рекруты. С годами практика наказания армией росла и ширилась. Поскольку помещикам за сданных крестьян-преступников давалась рекрутская квитанция, которую можно было с выгодой продать или предъявить во время следующего рекрутского набора и охранить работящего крепостного, по всей России землевладельцы начали скрывать тяжкие преступления и отдавать виновных или заподозренных, к примеру, в убийстве или грабеже в солдаты.

Пока шли нескончаемые военные кампании анненской, елизаветинской и екатерининской поры, подобная ситуация никого особо не волновала. Однако с воцарением Александра I появились первые признаки недовольства императора и двора сложившейся практикой.

“Подвигами заглаждать вины их”

По всей видимости, императора, считавшего себя просвещенным европейским властителем, привели в негодование упоминавшиеся историками многочисленные жалобы обывателей и помещиков на хищения всего, что плохо лежало вблизи лагерей, стоянок и путей следования полков. А главное, на то, что многие полковые командиры не принимают решительно никаких мер для пресечения подобных деяний.

Ничего нового и особенно странного в подобном отношении армии и цивильного населения не наблюдалось. Похожие жалобы на высочайшее имя подавались с петровских времен. Однако Александр I решил положить конец позорящим армию безобразиям. В 1805 году было восстановлено высшее военно-уголовное ведомство — Генерал-аудиториат, а в 1806 году дела о преступлениях солдат были изъяты из ведения полковых командиров.

Согласно новому положению, только дела о первом дезертирстве, не связанном с другими преступлениями, могли рассматриваться в упрощенном порядке в полках с участием одного аудитора и нескольких офицеров. В подобных случаях дезертира ожидало стандартное наказание: троекратный прогон сквозь строй с битьем шпицрутенами. Во всех остальных случаях дело должна была рассматривать специальная комиссия или суд. Причем нередко после телесных наказаний виновных отправляли в отдаленные гарнизоны, на поселение в Сибирь или в тюрьму. Распоряжения эти касались только нижних чинов не из дворян.

Но скоро пришла пора и рядовых-дворян. Причем случай с Иваном Лошаковым, в 1805 году самовольно уехавшим с поля боя после сражения при Аустерлице и потому разжалованным из генерал-майоров в рядовые, стал весьма и весьма заметным событием.

В 1808 году министр военных сухопутных сил граф Алексей Аракчеев сообщил Военной Коллегии о недовольстве императора. “Государь Император,— объявил Аракчеев,— извещен будучи, что лишенный по суду чинов и разжалованный в рядовые за преступления в пример другим Ноября в 17 день 1807 года, бывший Генерал-Майор Лошаков, проживая на свободе в городе Киеве, бывает принят во многих благородных и почетных домах с неприличным его нынешнему званию уважением; каковую благосклонность к преступнику, судом обличенному в трусости против неприятеля, оказываемую приемлющими в общества свои особами, не предполагая какому-либо оскорблению законной и Самодержавной власти, но приписывая неосмотрительному распоряжению Государственной Военной Коллегии во исполнение ее обязанности, ибо если б оный Лошаков по званию его назначен был в какой-либо полк, то отправляя в оном службу, не мог бы подобно описанному праздно шататься, в случае же такового замечания можно б было строго взыскать за понаровку и с Шефа его, или Командира, и для того ныне повелеть изволил, определить его Лошакова на службу в Ряжский Мушкетерский полк и предписать Киевскому Коменданту отправить его в оный полк с нарочным Офицером, а в полк и дивизию объявить волю Государя Императора, что взыскано будет по строгости всех на оный случай существующих законов, если примечена будет в полку к сему рядовому какая понаровка по службе противу других его товарищей, или он будет принят в обществе Офицеров”.

Император не только указал Военной коллегии на нераспорядительность, но и повелел оповестить о том, что сделано с разжалованным генералом, всю армию. Конечно, таким путем Александр I пытался еще раз объявить, что в поражении под Аустерлицем от французов виновен не он и не командование в общем, а конкретные трусы. Однако отдельный случай привел к формированию системы содержания офицеров-штрафников, а позднее и штрафных частей. В развитие императорского указания в 1809 году последовал указ Военной коллегии:

“Государственная Военная Коллегия, по предложению Г. Военного Министра о предписании циркулярно по всей Армии, дабы, ежели в который полк определены будут лишенные по конфирмациям Офицерских чинов и по силе оных разжалованные в рядовые, то употреблять их в действительную службу наравне с прочими рядовыми без всякой потачки; виновные же в противном сему подвергнутся строгому ответу”.

А император не забывал о разжалованных офицерах и в последующие годы. В 1810 году он распорядился о том, как эти штрафники должны искупать свою вину: “Объявить по армии циркулярно, чтобы разжалованных за преступления из Штаб- и Обер-Офицеров в нижние чины, в случае выступления полков в поход противу неприятеля, в резервных батальонах и эскадронах не оставлять, а брать их полкам с собою в поход, дабы они, чувствуя погрешности свои, могли иметь случаи отличными подвигами в действиях с неприятелем заглаждать вины их”.

Быть может, Александр I таким путем добивал Лошакова или кого-то еще из разжалованных офицеров или генералов. Вот только принципы обращения с разжалованными офицерами, изложенные им, стали основой для формирования много позднее штрафных частей.

“Получа обмундирование, тотчас бегут”

В те же самые годы развертывалась и еще одна коллизия, приведшая к созданию прообраза хорошо известных в СССР стройбатов. В 1806 году в помощь армии было собрано народное ополчение, включавшее в себя более 600 тыс. милиционных ратников. Далеко не все из них оказались пригодными к строевой службе, а потому возникла проблема с использованием ущербных здоровьем и силами ратников. Часть из них отправили на заводы, изготовлявшие припасы, оружие и снаряжение для армии. Часть — на строительство укреплений. Причем Инженерный департамент, ведавший этим вопросом, ходатайствовал перед императором о создании специальных рот и команд, в которые вошли бы ополченцы. Нестроевых ратников предлагалось именовать впредь военно-рабочими. А сформированные из них части — военно-рабочими командами и ротами.

Ничего плохого на первый взгляд в этой задумке не было. Ратники получали от казны форму, питание и небольшие деньги — восемь рублей в год. А военное ведомство — надежный контингент для выполнения нелегких работ в крепостях.

Согласно проекту Инженерного департамента, утвержденному императором в 1807 году, начальники гарнизонов и коменданты крепостей были обязаны относиться к рабочим едва ли не как к своим собственным детям:

“Начальники или коменданты обязуются смотреть, чтобы находились они всегда в добром здравии, не допускать ни до малейшего распутства, иметь попечение об их продовольствии, и чтобы все следующее от казны верно до рук каждого доходило”.

В дополнение ко всему Инженерный департамент уверял императора, что военно-рабочие будут содержаться в хороших помещениях, и если не найдется приличного жилья в крепостях, то они будут квартировать в ближайших селах и городах.

Единственное, о чем не говорилось в документе, так это о сроке службы военно-рабочих. Возможно, имелось в виду, что она будет продолжаться до роспуска императором ополчения. Но любая бюрократическая структура, будучи раз созданной, очень тяжело поддается разрушению. Воспитанному в стране крепостного права инженерному начальству настолько понравилась даровая рабочая сила, что отказаться от нее оно впредь уже не могло.

Ратники оказались слишком слабы для крепостных и прочих строительных работ. Так что вскоре началась огромная естественная убыль военно-рабочих. Упоминалось, что только в первые дни после формирования новых рот в некоторых из них заболело до 20% ратников. Недостающее число требовалось пополнить за счет рекрутов. Но лучшие из них шли в армию. Так что военно-рабочим командам доставались главным образом рекруты, которые имели серьезное криминальное прошлое.

Инженерные чины могли надеяться на пополнение за счет нижних чинов, осужденных за преступления, ведь после александровских военно-судебных реформ их перестали оставлять в прежних полках. Однако нижних чинов, пригодных к строевой службе, решили, как это делалось в стародавние времена, отправлять в отдаленные гарнизоны. И вскоре такие скопления осужденных стали представлять серьезную проблему и опасность для армии и государства. Первым в 1817 году заговорил о ней командир Отдельного грузинского корпуса генерал Алексей Ермолов. Он попросил императора не присылать более к нему бывших дезертиров и солдат-преступников, которые разлагают корпус, а при первой возможности бегут за рубеж или к горцам.

Александр I внял просьбам Ермолова и повелел прекратить отправку специфического контингента на Кавказ. Нижних чинов, преступивших закон, стали отправлять на другие окраины империи — в Сибирь, в Оренбургскую губернию и Финляндию. Но тогда возмутились местные командующие корпусами. Инспекторский департамент Главного штаба докладывал начальнику Главного штаба:

“Инспекторский Департамент Главного Штаба Его Императорского Величества входил в рассмотрение полученных от Командиров отдельных Корпусов Финляндского, Оренбургского и Сибирского донесений, коими они объясняли, что от накопленных в их войсках высылаемых из армии за пороки и преступления нижних чинов, умножилось порочных людей столь много, что они при всей строгости употребляемых мер развращают добрых и молодых солдат из рекрут, чинят непомерные побеги и по расположению войск около границ наводят даже опасность; сверх того и некоторые из Командиров внутренних гарнизонных батальонов рапортовали, что многие бродяги и преступники, по поступлении на службу получа обмундирование, тотчас бегут”.

Выглядело все так, будто предпринятая Александром I попытка очистить строевые части от порочных солдат привела к еще более печальным результатам, чем были ранее. И, видимо, потому в принятых по итогам рассмотрения проблемы решениях говорилось о том, что впредь осужденных в отдаленные гарнизоны не посылать. А судимых за пороки и побеги солдат предпочтительно оставлять в тех частях, где они прежде служили. Однако тут же делалась оговорка о том, что в случае, когда осужденный неисправим и физически крепок, следует отправлять его на крепостные работы Инженерного корпуса, где держать до тех пор, пока старость и болезни не лишат его сил и не сделают безопасным для общества, после чего передавать его гражданскому ведомству для использования на посильных работах.

Бродяг и преступников из рекрутов предполагалось направлять в войска подальше от родных мест, малыми партиями и распределять так, чтобы они находились под хорошим влиянием и привыкали к доброму поведению.

Самым же неисправимым преступникам, которые показывали себя с худшей стороны даже на крепостных работах, полагалось и самое суровое наказание — отправка на сибирские рудники.

Принятые меры, правда, дали новый неприятный эффект: Инженерному корпусу оказалось непросто управляться с ротами, наполненными крепкими, но и мало послушными людьми. А потому уже в 1818 году произошло новое разделение. Военно-рабочие роты решили формировать из армейских саперов, добавив к ним преступный элемент малой опасности — пойманных бродяг и бежавших от своих господ крепостных. А роты из преступников, остающихся для тяжелых работ в крепостях, во избежание путаницы решили именовать крепостными ротами. Но и это мало помогало делу. Побеги и преступность в армии, несмотря на все многолетние усилия, так никуда и не исчезли.

Собственно, все в стране понимали, что корень зла в сдаче в рекруты преступников. Но отмена прежнего порядка противоречила бы интересам землевладельцев, терявших возможность избавляться от порочных, с их точки зрения, крепостных. Да и сельские общины — мирские общества — теряли возможность избавляться от надоевших воров и хулиганов путем сдачи их в рекруты. Так что императорский указ, подписанный 23 февраля (по старому стилю) 1823 года, оказался компромиссным:

“Главнокомандующие, 1-ю Армиею Генерал от Инфантерии Граф Сакен, и 2-ю Генерал от Кавалерии Граф Витгенштейн, представляли Нам о неудобствах, происходящих от непомерного побега поступающих в полки из бродяг и преступников воинских нижних чинов. Желая отвратить сии неудобства, устройству войск Наших и порядку между ними существующему столь несовместные, и приняв в уважение, что не предстоит уже для крепостей надобности в работниках, кои доселе из преступников и бродяг в оные были обращаемы, Мы приняли за благо постановить следующие правила: 1) Отныне впредь обращать в полки тех только, кои, не быв судимы, представляются в рекруты в зачет будущих наборов, по приговорам мирских обществ, или по желанию помещиков. 2) Преступников и бродяг, кои по приговорам Судебных мест в военную службу назначались, отныне впредь отсылать в порты, на фабрику Екатеринославскую, в горные и соляные заведения и на работы в ведение Путей Сообщения, соответственно той надобности, какая в них Ведомствам сим быть может”.

По сути, преступников продолжали сдавать в рекруты. Но только до момента осуждения их судом. А до этого рачительные хозяева крепостных душ старались не доводить. Так что все осталось по-прежнему. И, собственно, именно тогда появилась система, перевоплотившаяся со временем в советскую систему наказания военнослужащих. В ней были дисбаты — крепостные роты, был стройбат, где присутствовало некоторое число солдат с криминальным прошлым. Была и система искупления вины офицерами-штрафниками. Но александровской системе не хватало стройности и законченности. И последние штрихи к ней добавил воцарившийся в 1825 году Николай I.

“Дисциплинарные батальоны были переполнены”

Самое замечательное заключалось в том, что новый император писал и, видимо, искренне считал, что, создавая военно-арестантские роты, он творит добро для тех, кого собирался туда поместить. Видимо, поэтому Николай I включил пункт о направлении находящихся под следствием нижних чинов в военно-арестантские роты в число своих монарших милостей, объявленных при коронации в 1826 году. А в следующем году он установил четкие границы для пребывания солдат-преступников в этих наследницах крепостных рот.

В военно-арестантские роты отправляли за третий побег на три года, а если к нему добавлялись еще и какие-то незначительные кражи и прочие мелкие преступления — на четыре. За четыре побега давали уже от пяти до шести лет, а с сопутствующими преступлениями — до восьми. Пятый и следующие побеги могли стоить виновному от восьми до десяти лет пребывания в военно-арестантских ротах. Только по окончании срока и выдаче командованием роты удостоверения о полной благонадежности отсидевшего, точнее, отработавшего на тяжких работах и притом занимавшегося всеми солдатскими премудростями нижнего чина, его могли вернуть в армию. В противном случае речь могла идти о рудниках и прочей работе насмерть.

В дальнейшем система видоизменялась по мере накопления опыта и изменении потребности в рабочих руках. В 1828 году были сформированы исправительные рабочие роты. А затем исправительные отделения появились в некоторых полках и батальонах. В них то направляли нижних чинов за мелкие проступки, то собирали в них рекрутов с криминальными наклонностями и пытались, прежде чем принять на службу, перевоспитать или в случае неуспеха отправить в военно-рабочие роты.

Постепенно складывалась и система передачи нижних чинов из одного карательно-воспитательного подразделения в другое. К примеру, из военно-арестантских рот образцовый осужденный мог попасть в военно-рабочие, а неисправимый — на Нерчинские рудники. Та же ситуация наблюдалась и в исправительных ротах для рекрутов. Неисправимых сразу, без лишних хлопот отправляли в военно-арестантские роты.

Но все это по-прежнему было набором случайных и не всегда согласованных решений различных инстанций. Окончательно система наказаний сложилась в 1869 году и включала уже дисциплинарные батальоны и военные тюрьмы с одиночными камерами.

Большевики, сурово критиковавшие царский режим за издевательское отношение к крестьянам и рабочим в военной форме, клеймившие генералов-палачей за дисбаты и военные тюрьмы, вскоре после прихода к власти восстановили проверенные методы изоляции солдат-преступников.

В 1919 году заместитель Льва Троцкого Эфраим Склянский подписал приказ Реввоенсовета Республики, в котором говорилось:

“1. Утвердить и ввести в действие прилагаемые при сем Положение о штрафных частях и штат отдельной штрафной роты.

2. Формирование штрафных рот производить по мере надобности.

3. В районе расположения фронтовых частей формирование штрафных рот возлагается на штабы фронтов по постановлению РВС фронтов, во внутренних военных округах — на окружные военные комиссариаты.

4. В переменный состав штрафных рот зачислять военнослужащих, осужденных к сему за преступные деяния военного характера, в том числе за дезертирство.

5. Ввести для состоящих в штрафных частях дезертиров особый знак в виде нашитой на левом рукаве черной полосы — 2 см шириной и 3 вершка длины”.

В 1934 году ввиду роста сознательности красноармейцев дисциплинарные части ликвидировали, а в 1940 году воссоздали вновь. Правда, схема оставалась все той же царской: работа в мастерских и каменоломнях по 12-14 часов в сутки перемежалась строевыми и полевыми занятиями. Но между дисбатами РККА шло соревнование по выполнению производственных планов и выполнению прочих обязательств. Руководители партии и правительства, очевидно, были довольны успехами осужденных красноармейцев и потому поддержали предложение об амнистии, которое нарком обороны маршал Тимошенко 22 февраля 1941 года представил председателю президиума Верховного совета СССР Михаилу Калинину:

“В настоящее время в дисциплинарных батальонах Красной Армии содержится 16 447 человек рядового и младшего начальствующего состава, осужденных за самовольные отлучки, опоздания из отпусков и т. п. преступления. Из этого количества осужденных 8309 человек за время пребывания в дисциплинарных батальонах осознали всю тяжесть совершенных ими преступлений и за свое поведение, дисциплинированность и добросовестное выполнение служебных обязанностей переведены в разряд исправляющихся. В ознаменование 23-й годовщины Красной Армии прошу разрешения о досрочном освобождении из дисциплинарных батальонов осужденных военнослужащих, состоящих в разряде исправляющихся”.

Потом дисбаты, штрафбаты и стройбаты появлялись и исчезали сообразно политическим, военным и хозяйственным потребностям. Ведь они неотъемлемая часть армии, служба в которой всегда была наказанием если не за преступления, то за низкий социальный статус.