Остановившееся время

Умное лицо — ещё не признак ума. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица. Улыбайтесь, господа. Улыбайтесь!

Эту фразу почему-то очень любят повторять, когда умирают творческие люди. Вот, мол, было настоящее искусство — а теперь нет его. Но куда и как именно уходит эпоха? Происходит ли это в один момент или растягивается на годы? Умирает ли она вместе с автором или держится, пока живы его читатели и зрители?

Эти вопросы здесь неспроста. Отношения человека со временем и собственной смертью — одна из главных тем для Марка Захарова. Герои его киносказок постоянно живут в условиях обратного отсчета до катастрофы. Возлюбленные из «Обыкновенного чуда» бегут друг от друга, зная, что первый же поцелуй положит конец их любви. Барон Мюнхгаузен готовится к смертоубийственному полёту на Луну из пушки. Граф Калиостро скрывается от погони. Вольный город замер в ожидании схватки между рыцарем Ланселотом и ужасным Драконом.

И вместе с тем время будто ходит по спирали. Персонажи умирают — но вскоре перерождаются в новых обликах и возвращаются в знакомые локации. Как правило, дату и место действия захаровских историй невозможно определить, и даже в условно-исторической «Формуле любви» полно допущений и анахронизмов. Джонатан Свифт и вовсе постоянно разыгрывает свои похороны с неизменной пунктуальностью: как обычно, в пять часов. То ли смерть, то ли спектакль, то ли последняя надежда для обречённых, неумолимо двигающихся к трагической развязке.

Та же двусмысленность работает и в отношении зрителей к самому Захарову. Вот, говорят, все мы выросли на его фильмах. Но кто такие «мы»? Для тех, кому сейчас по двадцать-тридцать лет, его сказки стали добрым воспоминанием детства, наравне с «Денди» и диснеевскими мультиками в субботу утром.Твоя последняя сказка оказалась забавной. Во всяком случае, удачной. Может быть, лучшей.

Совсем другое дело — их родители, что разбирали «Формулу любви» на мемы (простите, на крылатые фразы), днями напролет слушали песни из мюзикла «Юнона и Авось» и упивались озорным воздухом сатиры в духоте брежневского застоя. А поколение, которое только сейчас открывает для себя Захарова, возможно, будет воспринимать его уже в общемировом контексте, как дальнего родственника Феллини и Терри Гиллиама. Кроме шуток: «Человек, который убил Дон Кихота» — брат-близнец «Дома, который построил Свифт»!

С чего же тогда начать отсчет «эпохи Марка Захарова», с которого из фактов биографии? Он родился в 1933 году в Москве, в детстве застал сталинские репрессии (отца дважды арестовывали и отправляли в ссылку), после школы поступил на актёрский факультет ГИТИСа, но в студенческом театре неожиданно увлёкся режиссурой. К началу 1970-х стал главным постановщиком «Ленкома» и собрал вокруг себя труппу из лучших артистов своего поколения — Александра Абдулова, Олега Янковского, Евгения Леонова, Николая Караченцова, Инны Чуриковой…

У нас в уезде писарь был. В пачпорте год рождения одной только циферкой обозначал — чернила, шельма, экономил. Потом дело прояснилось — его в острог. А пачпорта уж переделывать не стали — документ всё-таки.

В кино Захаров начал работать ещё в 1960-е — например, помогал со сценарием «Белого солнца пустыни», — но его прорывом стала телеэкранизация «Двенадцати стульев» в 1976 году. А ведь всего за пять лет до этого свою адаптацию романа о похождениях обаятельного афериста Остапа Бендера выпустил легендарный Леонид Гайдай. В день премьеры «ремейка» он позвонил своему «Бендеру», актёру Арчилу Гомиашвили, и сказал: «Включи телевизор, сейчас начнётся уголовное преступление!»

Чем же маэстро Захаров так обидел коллегу?

Весь мир — театр

Замрите, ангелы, смотрите: я играю! Моих грехов разбор оставьте до поры, вы оцените красоту игры!

В каком-то смысле две версии «Двенадцати стульев» идеально иллюстрируют раскол в позднем советском кино. С одной стороны — заслуженный комедиограф Гайдай, который экранизирует классический роман 1920-х годов: снимает на солнечной натуре Поволжья и Кавказа, работает зрелищно, но реалистично, придерживаясь исторических деталей. А с другой — театральный выскочка Захаров, который уходит в чистую фантазию и почти целиком разыгрывает эпическое путешествие Бендера в клаустрофобных павильонах «Мосфильма». Грим и движения актёров здесь намеренно гротескны, а действие регулярно прерывается музыкальными номерами в лучших традициях раннего кино или театра-варьете.

К тому же персонажи Захарова постоянно шатают четвёртую стену: режиссёр активно вовлекает зрителей в действие, ибо знает, что они (в том числе и благодаря Гайдаю) уже давно разобрали книгу на цитаты. Бендеру в исполнении Андрея Миронова мало сказать про ключ от квартиры, где деньги лежат, — он сперва задумается о своей «исторической тираде», мысленно оценит её эффектность, картинно закатит глаза на камеру и повторит реплику на бис. Эти «Двенадцать стульев» — экранизация не столько романа, сколько выросших из него мемов. Самопародия, шутка, игра. Отдушина для тех, кто устал от чрезмерно серьёзного «жизнеподобия» советского кинематографа.

С тех пор так и повелось: одни зрители предпочитают сложного, реалистичного Бендера-Гомиашвили, другие в восторге от романтичной и остроумной клоунады Миронова.

Театральный опыт Захарова стал основой его стиля и во многом развязал ему руки как режиссёру. Ведь главная задача кино — убедить зрителей в реальности того, что они видят на экране, перенести их в мир фильма. Это процесс сложный, дорогостоящий и опасный: при малейшем нарушении достоверности иллюзия распадается, а публика начинает считать заклёпки на броне картонных танков. В театре же бутафория сразу бросается в глаза, но аудитория принимает правила игры. Воображение трансформирует реальность, правдоподобие уступает место вере.

Эталоном такого подхода стал следующий фильм Захарова — на этот раз уже чистая сказка, как раз вышедшая на телеэкраны 1 января 1979 года. «Обыкновенное чудо» целиком соткано из условностей, вплоть до того, что у главных героев нет имён. Мудрый Волшебник разыгрывает для своей Жены спектакль о любви: заколдованный Медведь в облике юноши-человека покоряет сердце прекрасной Принцессы, но вынужден бежать прочь, ведь с первым её поцелуем он снова превратится в зверя.

«Три дня я гналась за вами, чтобы сказать вам, как вы мне безразличны!»

Мир «Чуда» вправду выглядит так, будто некий сказочник соткал его из разных времён и культур. Костюмы предельно эклектичны: Волшебник носит тяжелый кардиган советского интеллигента поверх кружевной рубашки в духе XVII века, Медведь расхаживает в ковбойской шляпе и современной кожаной куртке, Король щеголяет наполеоновской двухуголкой, а его Первый Министр вообще одет под Чарли Чаплина. Декорации постоянно меняются и преломляются, романтические пейзажи — лишь красочные рисунки, лица персонажей искажаются в отражениях, а картины оказываются то зеркалами, то магическими порталами. Для театрального режиссёра Захаров мастерски владеет визуальными трюками кино!

К тому же, если присмотреться, при всей своей сказочности не-реальность фильма довольно мрачна: изображение выдержано в мутных, приглушённых тонах, краска на стенах облупилась, деревья в лесу стоят совершенно голые. Неудивительно, что сам Волшебник по ходу сюжета отчаивается придумать счастливый финал… и тем сильнее наша радость, когда, вопреки всякой логике, происходит чудо и любовь побеждает заклятие. Даже самые драматичные моменты Захаров разбавляет юмором и музыкой, оставляет героям (и нам вместе с ними) надежду.

Королевство прямых зеркал

— А кто у нас муж?
— Волшебник.
— Предупреждать надо.

К своим персонажам у Захарова очень похожий подход. В том же «Обыкновенном чуде» собрана, казалось бы, на редкость непривлекательная галерея лиц: сумасбродный хам-король, его подобострастная свита, циничный и подлый министр, расчётливый честолюбец-охотник. Почему же тогда зрители вспоминают их с такой теплотой? Потому что с теплотой к ним относится сам режиссёр!

Обычное, повседневное зло в захаровских фильмах выглядит обаятельным, нелепым и даже милым. У беспощадного тирана — добрейшее лицо Евгения Леонова и его мягкий, чуть хрипловатый голос. У самодовольного карьериста-администратора — грация Андрея Миронова и настороженный, едва скрывающий панику взгляд. Персонажи сами прекрасно понимают, что поступают дурно, по-человечески стесняются этого и в то же время боятся потерять то немногое, что имеют. Все они, от фрейлины до короля, просто пытаются удержаться на плаву в рамках сложившейся системы.

Захаров высмеивает пороки и вроде бы работает в излюбленной интеллигентской манере «Один я умный в белом пальто стою красивый». Но в том-то и магия его фильмов: режиссёр не испытывает к своей публике пренебрежения. Не уходит в высоколобый академизм, а, наоборот, любит жанровое кино: с песнями, трюками и дуэлями на шпагах. Не поучает тёмный народ, но с доброй иронией сочувствует «измученным людям», жаждущим справедливости.Каждый день к девяти утра я должен идти в мой магистрат. Я не скажу, что это подвиг, но, вообще, что-то героическое в этом есть.

И это сочувствие было тем важнее, чем более злободневными становились работы Захарова. «Тот самый Мюнхгаузен» (1979) и «Дом, который построил Свифт» (1982) — истории о противостоянии неординарной личности и косного общества, стремящегося подавить и подчинить её, сделать «как все». Выдумщик-барон легко проживает самые невероятные приключения и сбивает жареную утку через дымоход, но буквально не может жить по лжи, в «приличествующем» браке с нелюбимой женщиной. Автор «Путешествий Гулливера» идёт ещё дальше и окружает себя то ли сумасшедшими, то ли артистами, которые изображают его фантастических героев.

Любое безумие лучше (и свободнее), чем кондовый канцелярит официальной культуры, заверенной суровыми мужчинами в чёрных мантиях. Суровые мужчины, впрочем, не сдаются и пытаются присвоить память о главном герое, зафиксировать в истории идеологически верный образ «великого современника». Вылепить мертвый памятник из живого, неоднозначного, не укладывающегося в обычные рамки человека.

Разумеется, говоря об успехе этих фильмов, нельзя не упомянуть Григория Горина — сценариста, писателя и регулярного соавтора Захарова ещё со времен «Ленкома». Их отношение к миру и чувство юмора было настолько схожим, что разграничить их творчество совершенно невозможно. Сам Горин в итоге сдался: «Мне так долго приходится объяснять, что автором “Обыкновенного чуда” был ты один, — сказал он однажды Захарову, — что я подумал — может быть, не стоит спорить…»Свифт нанял актёров, чтобы те несли людям его мысли. Но наш губернатор оказался хитрее — он нанял зрителей!

Опытный сатирик Горин блистательно подмечал комизм и парадоксы жизни в СССР. По сути, его сценарии даже не скрывались за «эзоповым языком», а буквально проговаривали творившийся в реальности абсурд, тем самым обнажая его юмор. В мире «Мюнхгаузена» и «Свифта» двоемыслие и ложь уже давно стали нормой: персонажи думают одно, говорят другое и всегда готовы сделать что-то третье, если на то будет команда свыше. Слова потеряли свой смысл, герои перестали понимать друг друга и зачастую лишь повторяют свои реплики по кругу. Безумцы, артисты и просто завравшиеся люди — кто из них говорит правду, а кто сошёл с ума?

Кстати, в этом ощущении победившей фантасмагории Захаров и Горин почти не отличаются от своих «артхаусных» коллег, вроде Киры Муратовой и Алексея Германа. Попробуйте на досуге — вдруг понравится.

Великий дракон

…и сия пучина поглотила ея в один момент. В общем, все умерли.

Ну хорошо, со злом в фильмах Марка Захарова всё понятно. Но ведь в сказке должно быть и добро. Какой он, благородный рыцарь, что бросает вызов тьме?

Не забывайте: захаровские персонажи существуют как бы вне времени, постоянно умирают и возрождаются под новыми масками. И кажется далеко не случайным то, что большая часть его актёров переходит из фильма в фильм, исполняя похожие роли. Вот, например, Евгений Леонов отыгрывает разные грани одного и того же типажа: взбалмошный король, печальный опустившийся великан, душевнобольной бургомистр.

Так может, у всех этих сказок один главный герой? И даже больше, не есть ли этот герой проекция самого Захарова? Волшебник, мечтатель, безумец. Свободный и правдивый человек, юмором обличающий мир, увязший во лжи. Предводитель театральной труппы, который силой своей фантазии возводит фантастические миры, чтобы рассказать любимой женщине сказку о любви.

И впрямь, Олег Янковский — идеальный герой советского экрана, во многом созданный захаровскими фильмами. На его лице неизменно читаются достоинство и мудрость (трудно поверить, что Мюнхгаузена он сыграл всего в тридцать пять лет!), а также спасительная доля самоиронии. Однако Захаров, хотя и наделяет персонажей Янковского собственными чертами, не обольщается ими. Режиссёру хватает мудрости, чтобы понимать: неординарный человек, который противопоставляет себя обществу и которого общество затем превращает в икону, очень легко может злоупотребить своей свободой и властью. Уже в «Обыкновенном чуде» заметно, как хладнокровно Волшебник играет судьбами других персонажей. Свифт и вовсе представлен почти что лидером культа, проповедующего без слов, надеясь на понимание своих последователей.

Наконец, в двух последних фильмах Захарова, «Формула любви» (1984) и «Убить дракона» (1988), этот типаж обретает совсем инфернальные черты, из героя превращаясь в злодея. Граф Калиостро — на этот раз в исполнении не Янковского, но более экзотического Нодара Мгалоблишвили — до такой степени познал мир людей, что решил бросить вызов Богу. А жуткий трёхглавый Дракон уже сам становится божеством, тёмным демиургом нового мира. «Бездушные твари, я их сам кроил», — говорит он про своих подданных.

Когда-то театральная карьера Марка Захарова началась со студенческой постановки пьесы Евгения Шварца «Дракон». И по-своему поэтично, что последним фильмом режиссёра стала её киноэкранизация — самая мрачная и вместе с тем самая реалистичная из захаровских сказок. Причудливые декорации уступили место настоящим улочкам, замкам и болотам на территории Польши и Германии. В костюмах персонажей легко считываются отсылки к Муссолини, Брежневу и агентам гестапо. Шутки Горина пронизаны отчаянием. Вселенная «Убить дракона» застряла где-то между средневековьем и постапокалипсисом: королевство кирпича и металла, постоянно строящее и реставрирующее само себя. Это не место для героев, и даже доблестный рыцарь Ланселот, одолев зверя, сам рискует стать новым Драконом.Хотите подарить людям свободу? А что они с ней будут делать? Зачем она им, не думали?

Впрочем, Захаров остается верен себе и напоследок дарит зрителям крупицу надежды. Зло можно победить, от тирании есть противоядие — но это не меч, а любовь!

Обыкновенное чудо любви побеждает жестокие чары и возвращает Мюнхгаузену веру в себя. Любовь остаётся последней неразрешимой тайной для многомудрого Калиостро и исследователей Свифта. Любовь впервые пробуждает в прекрасной девушке Эльзе чувство собственного достоинства, и она даёт отпор не только Дракону, но и ослеплённому властью Ланселоту.

Не этим ли подкупают нас Марк Захаров и его сказки — как в кино, так и за его пределами? Он кажется то сатириком, то скептиком, сжигает декорации и не верит в непогрешимых героев. Но зато верит в любовь: искренне, горячо и с улыбкой. Его герои отдают жизнь друг за друга… а затем возрождаются под новыми масками, чтобы опять влюбиться.

Эпоха Марка Захарова — это эпоха романтиков. И она не уйдет, пока живы те, кто готов любить и мечтать так же самоотверженно, как и он сам. Пока прекрасные дамы вдохновляют новых Ланселотов на борьбу с драконами. И хотя по экрану уже бегут титры, а мудрый мастер уходит за горизонт, созданный им волшебник не зря ухмыляется в бороду:

«Теперь-то и начнётся самое интересное…»