НА КУРОРТ ПО ПРИКАЗУ
Среди имен творцов, навсегда связавших в своем творчестве Петербург и Крым, на первое место надо, безусловно, поставить «солнце нашей поэзии». На то он и Пушкин, чтобы во всем быть первым. Поехал, оценил, а уже за ним в Тавриду потянулся прочий творческий люд. Сам Александр Сергеевич выбрал классический по нашим временам туристический маршрут, который начался, разумеется, на берегах Невы.
Правда, в путешествие он отправился не по своей воле. Поэта из столицы выслали в Екатеринослав к новому месту службы. Но вряд ли и он сам тогда, и мы теперь можем клеймить царизм за это. Поездка подарила Пушкину такое количество впечатлений, что они еще долгое время находили отражение в его произведениях.
Александр Сергеевич отправился в путь в самом начале мая 1820 года. До Царского Села его проводили друзья. А дальше началась долгая дорога. Купаясь в Днепре, он простудился, и начальство отпустило поэта подлечиться на Кавказ. Туда он поехал с семьей генерала Раевского. С сыном героя войны 1812 года он вместе учился в лицее. На Кавказе друзья пробыли два месяца, а затем отправились в Крым.
ВИДЕЛ ДРЕВНИЕ РУИНЫ
На Крымскую землю Пушкин ступил 7 августа, переправившись через Керченский пролив. Примечательно, что в те времена, как и сейчас, это был наиболее оптимальный маршрут. И можно не гадать, что поэт увидел: он лично описал это в письме брату. Вот отрывок того послания: «С полуострова Таманя, древнего Тмутараканского княжества, открылись мне берега Крыма. Морем приехали мы в Керчь. Здесь увижу я развалины Митридатова гроба, здесь увижу следы Пантикапеи, думал я – на ближней горе посреди кладбища увидел я груду камней, утесов, грубо высеченных, заметил несколько ступеней, дело рук человеческих. Гроб ли это, древнее ли основание башни – не знаю. За несколько верст остановились мы на Золотом холме. Ряды камней, ров, почти сравнявшийся с землею, – вот все, что осталось от города Пантикапеи. Нет сомнения, что много драгоценного скрывается под землею, насыпанной веками; какой-то француз прислан из Петербурга для разысканий – но ему недостает ни денег, ни сведений, как у нас обыкновенно водится…»
|
До красот Южного берега было еще далеко. Из Керчи путешественники отправились в Феодосию. Побывал Пушкин и на Кара-Даге. В последствии у его подножия отдыхали петербургские поэты Серебряного века, а в советские годы здесь были частыми гостями ленинградские писатели, приезжавшие в Дом творчества в Планерском.
Но традицию отдыхать и творить в этих местах заложил опять-таки Александр Сергеевич. На одном из черновиков рукописи «Евгения Онегина» он даже изобразил Золотые ворота – знаменитую скалу в море со сквозным проходом посредине. В то время она, правда, имела менее благозвучное название – Шайтан-Капу, что в переводе означает Чертовы ворота. Было поверье, что здесь находится проход в преисподнюю.
Те, кому посчастливилось лично лицезреть эти места, отметят, что перо Пушкина-художника запечатлело все очень точно.
ОБЪЕДАЛСЯ ВИНОГРАДОМ
Поездка продолжалась. Дружная компания отправилась в Гурзуф, или, как его тогда называли, Юрзуф. Пушкин залюбовался им утром, когда вышел на палубу корабля: «Проснувшись, увидел я картину пленительную: разноцветные горы сияли; плоские кровли хижин татарских издали казались ульями, прилепленными к горам; тополи, как зеленые колонны, стройно возвышались между ними; справа огромный Аю-Даг… И кругом это синее, чистое небо, и светлое море, и блеск, и воздух полуденный».
Конечно, за время, прошедшее с той поры, Гурзуф заметно изменился. Сакли заменили другие постройки. Но море, солнце, небо, Аю-Даг те же, что и тогда.
Здесь поэт вел типичный курортный образ жизни, который мало чем отличался от нынешнего. Вот его личное тому свидетельство: «В Юрзуфе жил я сиднем, купался в море и объедался виноградом… Я любил, проснувшись ночью, слушать шум моря, – и заслушивался целые часы. В двух шагах от дома рос молодой кипарис; каждое утро я навещал его и к нему привязался чувством, похожим на дружество».
Этот кипарис жив и сейчас. Не так давно появилась традиция передавать ростки, выращенные из его семян, в места, связанные с жизнью поэта. Один из ростков крымчане подарили петербургскому Музею Пушкина на набережной реки Мойки, чтобы кипарис рос в его последней квартире. Наверняка и сам Александр Сергеевич был бы рад видеть у себя дома такое напоминание о Крыме. А вспомнить ему было что.
На месте поэту не сиделось. Маршруты его конных поездок мало чем отличались от современных курортных трасс. Вот только Ялта, Алупка и Ливадия тогда еще были обычными деревушками. Знаменитыми дворцами, дачами и парками они обзавелись позже.
Бахчисарай тогда был многолюден, но уже не так великолепен, как в былые годы. Нетрудно догадаться, какое произведение родилось после его посещения. В письме Дельвигу Пушкин писал: «Вошел во дворец, увидел я испорченный фонтан, из заржавленной железной трубки по каплям падала вода. Я обошел дворец с большой досадою на небрежение, в котором он истлевает, и на полуевропейские переделки некоторых комнат». Ничего не напоминает?
Симферополь, по всей видимости, ничем поэта не впечатлил. О нынешней столице Крыма Александр Сергеевич не оставил никаких воспоминаний. Как, собственно, и большинство тех, кто отправился на полуостров вслед за ним.
КРЫМСКОЕ НАСЛЕДИЕ
Возможно, у вас сложилось впечатление, что на полуострове поэт все время предавался приятному безделью. На самом деле мы сознательно не стали останавливаться на произведениях, созданных в этот период и написанных под впечатлением от увиденного и услышанного в Крыму. Об этом уже опубликованы и еще будут написаны сотни исследований и статей. Без поездки в Крым не было бы «Бахчисарайского фонтана», сюда не заехал бы Евгений Онегин, не прочли бы мы и других замечательных строк того периода. Приведем только одно из стихотворений, сочиненное Александром Сергеевичем ночью на корабле по дороге из Феодосии в Гурзуф.
Погасло дневное светило;
На море синее вечерний пал туман.
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Я вижу берег отдаленный,
Земли полуденной волшебные края;
С волненьем и тоской туда стремлюся я,
Воспоминаньем упоенный…
И чувствую: в очах родились слезы вновь;
Душа кипит и замирает;
Мечта знакомая вокруг меня летает;
Я вспомнил прежних лет безумную любовь,
И все, чем я страдал, и все, что сердцу мило,
Желаний и надежд томительный обман…
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Лети, корабль, неси меня к пределам дальным
По грозной прихоти обманчивых морей,
Но только не к брегам печальным
Туманной родины моей,
Страны, где пламенем страстей
Впервые чувства разгорались,
Где музы нежные мне тайно улыбались,
Где рано в бурях отцвела
Моя потерянная младость,
Где легкокрылая мне изменила радость
И сердце хладное страданью предала.
Искатель новых впечатлений,
Я вас бежал, отечески края;
Я вас бежал, питомцы наслаждений,
Минутной младости минутные друзья;
И вы, наперсницы порочных заблуждений,
Которым без любви я жертвовал собой,
Покоем, славою, свободой и душой,
И вы забыты мной, изменницы младые,
Подруги тайные моей весны златыя,
И вы забыты мной… Но прежних сердца ран,
Глубоких ран любви, ничто не излечило…
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан…
Август, 1820
