В СССР, особенно в сталинскую эпоху, существовала иерархия вождей — от самого главного вождя до наркомов и директоров заводов. Также обстояли дела в культуре, искусстве, гуманитарных науках. О том, как «управляли» культурой в СССР, нам рассказывает доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института российской истории РАН Борис Илизаров.
— Мы живем, пользуясь оставшейся от СССР инфраструктурой, но советский человек, похоже, даже долговечнее дорог, заводов и электростанций — многие из них он уже пережил. Этого человека создала выстроенная Сталиным и его преемниками культура. Как складывалась советская культурная инженерия, что за люди ее создавали?
— С 1917-го и до конца 20-х годов система управления культурой была не такой, как при Сталине. Поначалу она почти стихийно сложилась при Ленине и его ближайшем окружении, а те вышли совсем не из той среды, что Иосиф Виссарионович. Многие были дворянами, почти все хорошо образованны — оканчивали европейские университеты или, по крайней мере, учились у знаменитых профессоров. Ориентированы не только на российскую, но и на общеевропейскую, мировую культуру, очень активно занимались интеллектуальным трудом.
Ленинская библиотека сохранилась, частично сохранилась обширная библиотека Троцкого, он вывез ее из России. Огромные библиотеки были у Каменева и Зиновьева. А у Сталина в начале 20-х годов хорошей библиотеки не было, он начал собирать ее, когда стал генеральным секретарем. По сравнению с коллегами по Политбюро ЦК РКП(б) он был малообразованным человеком. По-русски тогда очень плохо читал и почти не писал — его дореволюционные работы выходили на грузинском и армянском. А если выходили на русском, то их правили. Главным образом, это делал Лев Каменев, которого Сталин расстреляет в 1936 году. Они тогда довольно тесно дружили: оба были с Кавказа. Когда господа большевики пришли к власти, культура у них была европейская, и, возможно, даже повыше, чем у значительной части правящего класса предыдущего режима.
— Насколько широким было «окно возможностей», которое открывала перед творческими людьми ранняя советская власть?
— Среди пришедших к власти большевиков первой волны был такой любопытный человек, как нарком просвещения Анатолий Васильевич Луначарский, управлявший всей культурой с 1917 по 1929 год. Тогда Наркомпрос (Народный комиссариат просвещения) заведовал всем — от культуры до науки и школ. Луначарский учился в Цюрихе, слушал лекции знаменитого философа-эмпириокритициста Авенариуса и был последователем его, а не Маркса, хотя марксизм тоже знал. Человеком он был мягким, широкообразованным и при этом графоманом. Знал толк и в литературе, и в поэзии, и в театре, понимал значение русской культуры.
При нем началось очень активное и хорошее культурное движение. Оно, конечно, было ориентировано на левое искусство — тогда его называли «пролетарским». И это был определенный глоток свободы — Серебряный век нашей русской культуры продолжился при большевиках. В литературе, поэзии, живописи появились интересные фигуры, оформились новые художественные течения. Плюрализм был не только в культуре, но в определенной степени и в политике: среди тех, кто в 20-е годы занимался культурой и даже пытался изобрести новые культурные формы, мы видим Александра Богданова. В свое время ближайший сподвижник Ленина, с которым тот разошелся в теоретическом, а потом и в тактическом плане. Он был меньшевиком, но ему дали возможность организовать Пролеткульт, негосударственное движение, которое должно было явить новую культуру. Потом это сильно испортили идеологией, но вначале Пролеткульт было любопытным, свободным движением, в нем участвовали многие будущие выдающиеся писатели и поэты.
Представители ЦК в то время поддерживали отдельных поэтов, да и сами писали об искусстве — Троцкий был интересным литератором, серьезным историком. Каменеву принадлежали хорошие литературоведческие работы. Зиновьев являлся ярким публицистом. Бухарин выступал с интересными философскими, публицистическими, да и литературными работами. Эти люди имели свои взгляды, часто расходившиеся с общепринятыми, в том числе ленинскими.
Сталин был малообразованным, неразвитым, подозрительным человеком, но имел сильную волю, да и дураком его назвать нельзя. Он довольно долго держал Луначарского в Наркомпросе. Тот был достаточно безобидным и в политические дрязги не лез: не хотел ругаться ни с кем, в том числе и со сталинскими врагами. Сталин, вслед за Лениным, называл его «бабой», относился к нему пренебрежительно, но терпел, пока тот проводил его линию. Однако Луначарский делал это не очень удачно.
Так, он был сторонником перехода всей советской культуры, в том числе и русской, на латиницу. Предполагалось, что коммунизм победит во всем мире, а затем появится общемировой язык, и в основу новой письменности ляжет алфавит, которым пользуется большая часть человечества. Первые попытки, которые проходили в Азербайджане, Сталину не понравились. Это стало последней каплей, и Луначарского изгнали из Наркомата просвещения.
— То ли подлинная, то ли придуманная ленинская фраза «из всех искусств для нас важнейшим является кино» обрела жизнь благодаря процитировавшему ее Луначарскому. А что в культуре было самым важным для Сталина? И кто из его управленцев этим занимался?
— Во главе Наркомпроса Сталин вместо Луначарского поставил своего старого знакомого, Андрея Бубнова (партийная кличка Химик), человека, исключенного из сельскохозяйственного института, активного участника революции, военного и разведчика. Когда шла Гражданская война, он был решителен, смел, независим и оригинален. А когда запахло властью и кусками государственного пирога, люди начали перерождаться, и Бубнов не стал исключением.
Многие школьные учебники оставались еще с царских времен, и для новой жизни подходили плохо, был разнобой старого и нового, дореволюционного, марксистского и полумарксистского. Иногда сознательно, иногда интуитивно, но всегда очень тонко, под прикрытием марксистской фразеологии, Сталин формировал собственный культ. Учебники были важнейшим инструментом для этого, и в учебнике истории, например, изменилось практически все.
В 1934 году было принято постановление ЦК, объявлен конкурс на новые учебники. В конкурсе участвовало 20–30 коллективов, но лишь для маскировки. Бригада, которую возглавлял малоизвестный историк Шестаков, тихо работала под сталинский заказ — Россия становилась главной действующей силой цивилизации и мирового революционного движения. В стране было все хорошо, кроме царей, да и то не всех, Александр Невский и Иван Грозный были любимцами Иосифа Виссарионовича. Завершением всего становилась пролетарская революция во главе с великим Лениным и его «гениальным» учеником Сталиным. Мы до сих пор живем под влиянием этого учебника. Позже Сталин был убран, его заменяли то Хрущевым, то Брежневым. Но суть учебника оставалась прежней, модель отечественного видения себя в мире была заложена именно в те времена.
Луначарский умер сам, а Бубнов кончил плохо. Как только вышел учебник истории, который он курировал, Бубнов был арестован и расстрелян в течение месяца. Этот учебник он даже в руках подержать не успел.
Когда Сталин пришел к власти, во всех отраслях государственной деятельности началась эпоха вождизма. Менялась старая номенклатура, вместо прежних начальников ставились его люди, и проверялось, как они будут действовать. Сталин напрямую почти не управлял, он пытался руководить через этих людей. При Луначарском в культуре тоже существовали отраслевые вожди, но они были достаточно самостоятельны. Например, историей заведовал «глава марксистской исторической школы», член РСДРП(б) с 1905 года Михаил Покровский, Крупская руководила школами. А теперь вожди начали множиться — из ведения Наркомпроса стали изымать многие направления, и эти люди их возглавляли. В литературе таким вождем был избран Горький, и, под прикрытием этого некогда замечательного писателя, запустили процесс перемен. Как человек Горький оказался слаб, я читал его письма Сталину, среди них есть ужасные. Он ликует из-за арестов и расстрелов тех, кого хорошо знал. Сталин, очевидно, понимал, что Горький его боится.
— А что происходило в любимом Лениным кино?
— Свой вождь появился и в кинематографе. Его звали Борис Шумяцкий, он, как и Бубнов, был из революционеров. Шумяцкий установил советскую власть в Монголии, учредил ДВР (Дальневосточную республику), обошел англичан в торговле с Персией. У него были большие заслуги, и он очень хотел получить какую-нибудь синекуру. Шумяцкий знал Сталина, он ему об этом писал. Тот поставил его во главе кинематографа, и он руководил им десять лет, по сталинским меркам это было очень долго. Кинематограф отдали ему на откуп, и он поднял кино. Снимались отличные фильмы, среди них были работы Эйзенштейна. При этом Шумяцкий и Эйзенштейн друг друга не любили.
Потом он тоже выродился. Вокруг летели головы, людей расстреливали в массовом порядке, и он стал бояться, начал терять ощущение реальности. Сталин и его окружение обращались с ним все брезгливее и брезгливее, особенно безобразно вели себя Каганович и Жданов. Его Сталин тоже собственноручно приговорил. Шумяцкого арестовали в 1938-м и в течение месяца расстреляли за то, что он якобы хотел взорвать кремлевский кинотеатр, в который ходил Сталин.
После Шумяцкого начальником Главного управления кинематографии стал Семен Семенович Дукельский, бывший тапер, кадровый чекист, в 1930-м расстрелявший известных воронежских историков и ученых-краеведов, «организованными действиями подготавливавших свержение советской власти». Сосланного в Воронеж Мандельштама Дукельский курировал лично. Он проработал в кино полтора года, ведя прием, командовал секретарю: «Введите режиссера!» В историю советского кинематографа Дукельский вошел тем, что отменил процентные отчисления от проката. «Красный граф» Алексей Толстой после этого пошутил: «Со времен отмены крепостного права наша семья еще такого удара не переносила».
Затем Дукельский стал наркомом морского флота и запретил морякам сходить на берег в заграничных плаваниях, а для верности перестал выдавать им валюту. В конце жизни он впал в паранойю, и из психиатрической лечебницы писал доносы на врачей, собирающихся убить его по заданию американской разведки.
После него главой кинематографа был назначен тихий бюрократ Иван Большаков, и он просидел на этом месте все сталинское правление. Это было показательно — людей без своего голоса, но имевших самостоятельное значение, все чаще сменяли безликие исполнители. Как у Стругацких в «Трудно быть богом» — когда-то были палачи-виртуозы, работавшие со страстью, а затем ноги стали перепиливать с бюрократической прохладцей.
— Как развивалась созданная Сталиным система и к чему она в конце концов пришла?
— Сталин пытался снять с себя нагрузку, отойти от текущей работы, но с возрастом все меньше доверял кому бы то ни было. Все новые фильмы контролировал лично. Прочитывал или по крайней мере пролистывал многие выходившие книги. В сталинском архиве лежит множество сценариев и текстов книг с его собственноручными правками и пометками. Следствием ручного управления культурой стало то, что класс литературы и кинематографа становился все ниже, а фильмов выпускалось все меньше. Тиражи были значительные, а книг выходило все меньше.
После смерти Сталина произошли изменения, и большинство интеллектуальных людей вздохнуло свободнее. Система «отраслевых вождей» переродилась в систему управляющих партийно-государственных структур. Георгий Марков и Владимир Карпов пытались прямо влиять на литературу, но эти руководители Союза писателей СССР не были такими влиятельными фигурами, как сталинский «генерал от литературы» Александр Фадеев. Марков и Карпов являлись наследниками сталинизма, но уже довольно сильно смягченного и беззубого. Были не более чем креатурами отделов ЦК — идеологического, а также науки и культуры, их подпевалами. Сам Хрущев лишь изредка выходил «в народ» — чтобы устроить какой-нибудь разнос. Но это, скорее, были показательные порки, для того чтобы люди искусства не позволяли себе слишком многого, не переходили определенных границ. И делалось это не из репрессивных, а из педагогических соображений.
Раньше Сталин давал указания Фадееву, а Фадеев решал вопросы со своим аппаратом. Часто он решал судьбу писателя лично и жестоко. Фадеев в молодости был хорошим писателем, а потом стал ужасным, когда под диктовку Сталина переделывал «Молодую гвардию». Его судьба доказывает, что при определенных условиях даже хороший человек может превратиться в чудовище. Отправлял на смерть всех, кого ему приказывали, заглушая алкоголем голос совести.
А Хрущев непосредственных указаний не давал и вмешивался в редчайших случаях, как было с Пастернаком или Вознесенским. Культурой управлял аппарат ЦК при помощи аппаратов профильных министерств и творческих союзов, как если бы это был завод. Все было приведено к бюрократической линии, и в партаппарате культурой и идеологией занимались уж совсем ничтожные люди, вроде секретаря ЦК, идеолога хрущевской антирелигиозной кампании Леонида Ильичева, председателя Идеологической комиссии Центрального комитета КПСС. Они управляли аппаратом, аппарат управлял ими: начальник пытался проводить свою волю, но начальники начальника старались сажать вокруг него независимых людей, умеющих сопротивляться. В результате система балансировала между вождизмом и бюрократией.
После Сталина вождизм, с моей точки зрения, в чистом виде сохранился только в «оборонке». Смерть Королёва сильно повлияла на космическую отрасль, здесь многое зависело и от него лично, и от министра обороны СССР Дмитрия Устинова. В таких сверхчувствительных для страны областях на ключевых постах старались сохранять личности, потому что это было критически важно для выживания системы. А от Карпова ничего не зависело — вместо него назначили бы другого главу Союза писателей, и система работала бы точно так же. В руководстве культурой личность заменил механизм. Неудивительно, что эта система не выдержала перемен. Николай Губенко, прекрасный артист, последний — и очень плохой — «горбачевский» министр культуры СССР, поставил в ее финале жирную точку.
Материал опубликован в № 9 газеты «Культура» от 24 сентября 2020 года.
Рисунок Владимира Буркина.
