На Руси домашних свиней разводили, на диких – охотились, и всех их с аппетитом ели с незапамятных времён. Благо, в отличие от ислама и иудаизма, православие не содержит особых запретов на употребление свиного мяса и сала – разумеется, кроме церковных постов. Правда, наши предки, уважая свинину на своих столах, к живым свиньям относились весьма презрительно, считая их «нечистыми животными». Это нелицеприятное мнение основывалось на некоторых привычках хрюшек – от их приверженности к грязи до всеядности вплоть до каннибализма. Так, хроники средневековой Европы упоминают о нескольких уголовных процессах XV-XVI вв., где конкретные свиньи обвинялись в съедании оставленных без присмотра младенцев – и во всех случаях были приговорены не просто к закланию-забою, а к самой настоящей казни через четвертование либо даже повешение.
БЫСТРОНОГИЕ «ПЯТАЧКИ»
Древнерусское правосудие свиней за людоедство не судило, но учитывало их всеядность и невысокую «репутацию» в массовом сознании при проведении человеческих казней. Еще царь Иван Васильевич Грозный отдавал своим палачам приказания вроде: «Окаянного пса-лиходея казнить, а тело бросить свиньям на съедение».
Кстати, при Иване Грозном в России появились первые зубные щетки – палочки с пучками густой щетины, надёрганной, разумеется, с хребтов и загривков привычных к морозам русских свинок. А еще считается, что именно этот царь первым из русских правителей приохотился к поросячьим бегам. Вероятно, для участия в них тогда, как и сейчас, отбирали поджарых быстроногих «пятачков» в возрасте от 3 месяцев до полугода, которых для этого содержали впроголодь и учили бегать наперегонки по прямой за морковкой или подгнившими, а потому особенно притягательными для свиней яблоками. Вероятно, подсвинки быстро поддавались дрессировке: по оценкам современных ученых, свиньи, наряду с обезьянами, собаками, слонами, медведями и дельфинами, с полным правом входят в число самых интеллектуальных животных.
Но вряд ли даже самой умной свинье XVI столетия было под силу постичь логику царя Ивана Грозного, который в свои молодые годы не раз любовался бегами, проводимыми прямо на Соборной площади Кремля. По окончании «состязаний» царь с удовольствием лакомился… отнюдь не поросятами, проигравшими гонку, а, напротив, победителями!
ПУШКА ПОД ТУШКОЙ
К сожалению, история не сохранила упоминаний о каких-либо особых пристрастиях к поросячьим бегам преемников Грозного. Однако известно, что подобные забавы практиковались в Москве и в последующие столетия. Так, в первой половине XIX века поросячьи забеги устраивались на Старой площади, где под стенами Китай-города, тогда еще не снесенными, располагался огромный вещевой рынок. По воскресеньям там же вместо одежды и обуви продавали охотничьих собак, бойцовых петухов и гусей, а также «беговых» поросят.
Московские мемуаристы XIX столетия отмечали редкостную «жуликоватость» торговцев со Старой площади. Любопытные воспоминания на этот счет оставил, в частности, Павел Иванович Богатырёв, автор серии очерков «Московская старина»:
«…На Старой площади… группировалась вся ручная продажа разного старья и рвани. На Старой площади запрашивают цену вчетверо и надувают в лучшем виде – «на все четыре корки». Там же сбудут платье и из разноцветного, ловко закрашенного сукна и изумительно заштукованных прорех. Тут же у церкви Иоанна Богослова, что под вязом (с 1934 года в ее здании размещается Музей истории Москвы – М. Т.) была и ручная продажа всякой рвани; попадались и хорошие вещи, преимущественно краденные; краденого здесь продавали много, но осторожно – и редко попадались…»
Именно на Старой площади в конце 1850-х гг. завершилась нашумевшая тогда на всю Москву криминальная история, важную роль в которой сыграла… свиная туша! В канун Масленицы 1857 года эту тушу купили на крупнейшем тогда продовольственном рынке в Охотном ряду несколько дюжих мужичков, которые сами выглядели как типичные приказчики охотнорядских лавок. Погрузив тушу на сани и прикрыв рогожей, добры молодцы ввезли ее в Кремль через ближайшие Троицкие ворота, не вызвав никаких подозрений у стоявших на посту полицейских-будочников. В то время в Кремле постоянно проживало несколько тысяч человек: обслуга царских дворцов, работники Оружейной палаты, монахи кремлевского Чудова монастыря и другие насельники, продовольствие для которых поставлялось с соседнего Охотного ряда.
Однако вместо того, чтобы везти свинью на одну из кремлевских кухонь, незнакомцы остановили сани у здания Арсенала, возле которого еще в 1819 году были установлены 875 трофейных орудий, отбитых у армии Наполеона при его отступлении из Москвы в 1812 году. Ранние сумерки скрадывали движения свиновозов, которые внезапно тронули сани с места и выехали, гружёные все той же свиной тушей, на Красную площадь через ворота в Спасской башне. Дежуривший там будочник, увидев торчавшие из-под рогожи свиные ноги, вполне удовлетворился историей о том, что свинья была ввезена в Кремль по заказу завхоза-келаря Чудова монастыря, но отвергнута им как худая и несвежая. Мужики благополучно покинули Кремль.
А на следующее утро служитель кремлёвской Оружейной палаты, на балансе которой находились те самые трофейные орудия у стен Арсенала, прибежал к тогдашнему директору палаты, известному историку и писателю, другу Пушкина Александру Федоровичу Вельтману с печальной новостью: «От Арсенала пропала французская медная пушка весом 10 пудов». Прибыв на место происшествия, Вельтман лично удостоверился в отсутствии пушки – и в наличии свежих санных следов, шедших от места пропажи к Спасским воротам.
Тут же о ЧП в Кремле было доложено тогдашнему генерал-губернатору Москвы, 74-летнему графу Арсению Андреевичу Закревскому. Тот воспринял эту новость с гневом, ибо она наносила серьезный удар по его престижу. Поборник строгих порядков эпохи Николая I, Закревский стал московским генерал-губернатором в 1848 году, получив тогда личное повеление царя: «Подтянуть разболтавшуюся Первопрестольную на военный лад»! Немало преуспев в этом за последние годы царствования Николая Павловича, Закревский казался ограниченным престарелым самодуром для приближенных нового царя Александра II.
Резонно опасаясь, что история с вывозом пушки из Кремля на санях со свиной тушей сделает московские власти посмешищами в глазах столичных петербуржцев, Закревский вызвал к себе недавно назначенного (в 1856 году) полицмейстера Москвы полковника Николая Ильича Огарёва. В ту пору он фактически руководил московской полицией, тогда как её номинальный начальник, обер-полицмейстер А. А. Тимашев-Беринг, не ходил на службу под предлогом болезни. Так что старый, но еще грозный генерал-губернатор Закревский велел именно полицмейстеру Огарёву найти злополучную пушку и её похитителей за трое суток.
Вернувшись от Закревского, Огарёв тут же вызвал сыщика Андрея Михайловича Смолина, о котором (в том числе и о его участии в поисках той самой пушки) много писал лично знавший его «король московских репортеров» Владимир Гиляровский:
«…Был с ним курьезный случай: как-то украли медную пушку из Кремля, пудов десяти весу, приказало ему начальство через три дня пушку разыскать. Он всех воров на ноги:
— Чтоб была у меня пушка! Свалите ее на Антроповых ямах в бурьян… Чтоб завтра пушка оказалась, где приказано!
На другой день пушка действительно была на указанном пустыре. («Антроповыми ямами» в XIX – начале XX вв. именовали пустырь с прудами в районе нынешней Селезнёвской улицы, первым арендатором которого был человек по фамилии Антропов. Затем пустырь был застроен зданиями нынешнего 3-го Самотёчного переулка, где до наших дней сохранился небольшой сквер с крошечным прудом, который местные жители по-прежнему именуют «Антропова яма». – М.Т.). Начальство перевезло пушку в Кремль и водрузило на прежнем месте. Смолин благодарность получил. Уже много лет спустя выяснилось, что пушка для Смолина была украдена другая, с другого конца кремлевской стены послушными громилами, принесена на Антроповы ямы и возвращена в Кремль, а первая так и исчезла»…
Этот рассказ, конечно, увлекателен, но не совсем точен. Во-первых, обе упомянутые там пушки утащили не с кремлевской стены, а от здания Арсенала. Во-вторых, и это самое главное, изначально украденное орудие абсолютно случайно отыскалось в конце 1850-х гг. в лавке старьевщика на рынке, что на Старой площади.
Потом по Китай-городу ходили слухи, что пушку под свиной тушей вывезли из Кремля «залётные» подмосковные воры, получившие заказ на орудие от некоего внезапно разбогатевшего купца. Якобы, этот «новый русский» середины XIX века купил в Подмосковье помещичью усадьбу, у входа в которую хотел поставить пушку для салютов почётным гостям «на барский манер». Но купец-заказчик умер с перепою, не успев оплатить заказ. А обескураженные похитители, которых после кражи вовсю искали и полиция, и взбудораженные сыщиком Смолиным московские «коллеги», больше года прятали пушку в тайнике, а затем втихую и задешево продали её старьевщику, в чьей лавке в конце концов обнаружилась пропажа.
СЛУЧАЙ С КНЯЖНОЙ
Дикая торговля, а также собачьи, петушиные и гусиные бои и поросячьи бега просуществовали на Старой площади до конца 1860-х гг., когда там началось строительство Политехнического музея. Тогда же местных торговцев «выселили» на знаменитую в то время «Трубу» (рынок на Трубной площади). Именно там весной 1898 года состоялись последние поросячьи бега, на которых присутствовала особа царской фамилии – старшая дочь последнего российского императора Николая II Ольга, которой тогда было всего 3 года.
Как писала газета «Московские ведомости», гостившая в Москве маленькая великая княжна и её свита проезжали по Бульварному кольцу через Трубную площадь, где как раз шли поросячьи бега и толпились десятки зевак, делавших ставки на самых резвых свинок. Увидав это забавное зрелище, Ольга Николаевна потребовала остановить карету и сделала ставку на самую симпатичную хрюшку. Но милый с виду поросенок подложил великой княжне настоящую свинью. Сначала он плелся в самом хвосте участников забега, а потом вообще сошел с дистанции. Бедная девочка проиграла целых двести рублей, и с тех пор поросячьи бега на Трубной площади не проводились, переместившись на два крупнейших скотных рынка на тогдашних окраинах города – у Покровской (ныне Абельмановская) заставы в Рогожской слободе и на Коровьей площади, находившейся между современными Октябрьской и Добрынинской площадями.
По воспоминаниям того же Павла Богатырёва, эти рынки славились обилием «кулаков» — профессиональных перекупщиков, а также ловких жуликов, ухитрявшихся воровать туши свиней, баранов и телят прямо с возов у продавцов:
«…Бывали смешные случаи. Жулик, закинув за лапу туши веревку, стащит ее с воза и волочит по снегу, а другой жулик стащит с воза у зазевавшегося мужика тулуп. Воришки наденут этот тулуп на тушу, шапкой накроют да еще в валенки обуют и будто пьяного товарища домой ведут. Потерпевший мужик раз пять мимо пробежит и не догадывается, что пьяный «товарищ», одетый в тулуп, — его собственность…»
МИСС ПИГГИ
Вероятно, на одном из вышеупомянутых рынков в 1883 году купил свинью гастролировавший тогда в Москве знаменитый итальянский клоун-дрессировщик Константин Феррони, больше известный под сценическим псевдонимом «Танти». Он родился в 1862 году в семье итальянского циркача-канатоходца, который в конце 1860-х перебрался со всем семейством в щедрую на гонорары Россию. В отрочестве Танти-младший ассистировал в акробатических номерах у отца, а затем чуть ли не первым из российских клоунов создал цирковой номер с дрессированными животными, где кроме привычных для зрителей собак и обезьян выступали учёные гуси и даже дрессированная свинья.
Действуя исключительно лаской, Танти обучил свою питомицу по имени «Мисс Пигги» танцевать вальс на задних ногах, прыгать через огненные обручи и даже «считать в уме»… На самом деле «мисс Пигги» сначала терлась мордочкой о загодя смазанную лакомствами школьную доску посреди арены, где её хозяин писал примеры умножения вроде: «2 x 2 = ?». А затем, подчиняясь незаметной для зрителей команде, свинья брала из всех разложенных перед ней на арене цирка карточек ту, где было нарисовано «4». Тем же манером «грамотная» Пигги составляла короткие слова из разложенных перед ней карточек с буквами.
Клоун Танти и его питомцы обеспечили полные сборы открывшемуся в октябре 1880 года первому в Москве стационарному цирку на Цветном бульваре. И вскоре – а точнее, в 1883 году – побывавшие на одном из цирковых представлений Танти пятеро подвыпивших московских купцов, стремительно обогатившихся на поставках по казённым заказам, решили… поужинать учёной свинкой «Пигги»!
Поначалу владелец свиньи, приглашенный купцами в соседний с цирком ресторан «Эрмитаж» на Трубной площади (ныне в этом здании расположен театр «Школа современной пьесы»), отказывался продать чудо-хрюшку на съедение купчинам. Но со слезами на глазах уступил им свою воспитанницу после того, как старший из них, которого звали Степан Иванович, поднял цену свиньи с первоначальных 500 до 2000 рублей! Для справки: в 1883 году фабричный рабочий получал в Москве 15 рублей в месяц, а чернорабочий – 30-40 копеек за 12-часовой рабочий день. Обед из трёх блюд в простонародном трактире стоил тогда 10 копеек, а полуштоф водки (бутыль емкостью 0,615 л) «тянул» на 55 копеек.
Во избежание подвоха купцы заставили Танти не только привести свинью в «Эрмитаж», но и показать несколько её трюков вроде вальсирования на задних ногах. Затем циркач удалился восвояси, а свинья была тут же умерщвлена, разделана и зажарена на ресторанной кухне к полному удовольствию гуляк-толстосумов, употребивших бедное животное в пищу в самом роскошном «Красном кабинете» «Эрмитажа».
Каково же было их удивление, когда через несколько дней Танти продолжил свои цирковые выступления с «Мисс Пигги»! Как оказалось, находчивый клоун разыграл нуворишей, подсунув им вместо своей примы-фаворитки дублершу, купленную на московском рынке и наскоро обученную простейшим трюкам для выступлений в провинции.
Эта история попала в газеты, одна из которых опубликовала карикатуру, изображавшую пятерых участников пиршества за столом с зажаренной тушей свиньи – и подписанную цитатой из Библии: «Своя своих не познаша» (то есть «Свои своих не узнали»). Клоуну же Танти этот случай дал превосходную рекламу и вдохновил его подражателей. Уже через несколько лет московская цирковая публика вовсю рукоплескала ученику Танти Анатолию Дурову, также блестяще выдрессировавшему несколько свиней. Самое интересное, что впоследствии историю, произошедшую с Танти и его свинками, досужие газетчики приписывали основоположнику цирковой династии Дуровых, чью хрюшку якобы съели купцы на Макарьевской ярмарке в Нижнем Новгороде. Но это – не более чем вымысел. Тогда как все «свинские истории», произошедшие в Москве и упомянутые в этом очерке, – чистая правда. Ну, скажем, почти правда. В конце концов, кто из нас не любит приукрашивать свои истории? У кого на этот счет, как говорится, рыльце не в пушку?
