После событий 1689 года, стрелецкое войско за несколько лет сократилось с 35-40 тысяч человек до 17 тысяч. Стрелецкие полки были рассеяны по южным границам Государства Российского, ведя войну с турками. Численность их постоянно убывала, вследствие военных действий, естественной убыли и жадности стрелецких полковников, регулярно присваивавших себе жалование умерших и убитых стрельцов, заставляя не возобновлять убыль личного состава, чтобы присваивать себе как можно больше казенных денег.
В начале 1697 года Петр решился ехать в Европу в составе Великого посольства инкогнито, под именем урядника Преображенского полка Петра Михайлова, в своем настоящем чине по прохождению военной службы. Миссию должен был возглавить его ближайший друг и вдохновитель Франц Лефорт. Однако, перед самым отбытием в Посольство, смерть, исходящая от людей в красных рубахах, вновь чуть не догнала Петра Алексеевича. 29 февраля к царю, бывшему на пиру с музыкой и танцами в доме у Лефорта, пришли с донесением пятисотенный стрелец Ларион Елизарьев (тот самый, который предупредил Петра о замыслах Шакловитого) с десятником Силиным. Их позвали к царю, и они объявили, что Иван Елисеев сын Циклер – друг Ивана Милославского, думный дворянин, вместе с братом известной раскольницы Морозовой – Алексеем Соковниным, собирается убить царя, запалив дом у Лефорта и на пожаре умертвить царя: «ножами изрезать он велел».
Циклер перед тем только получил назначение в Азов на воеводство, с тем, чтобы построить Таганрог, и был этим недоволен. Оказав важную услугу Петру в деле Шакловитого, одним из первых явившихся к Троице, он ожидал, что будет важным человеком у царя, но обманулся и решил выместить свои обиды. Циклер был схвачен у себя в доме, вместе с Соковниным, заклятым старовером, братом боярыни Морозовой и княгини Урусовой (признаваемых раскольниками до сих пор за мучениц) и своим родственником Пушкиным. Под пыткой в Преображенском Цыклер созналсячто действительно говорил о возможности убить государя, так как «ездит государь один, и на пожаре бывает малолюдством, и около Посольского двора ездит одиночеством». Соковнин при этом оговорил зятя своего, Алексея Прокофьева, и сына его Василия, а также боярина Матвея Степанова сына Пушкина и на сына его Федора. Также указал Цыклер на полковника Алексея Обухова. «И с очных ставок они пытаны и винились в воровстве и в умысле на государское здравие, чего и в мысль человеку не вместится: если-де то учинится над государем, мы-де и тебя, Ивашка, на царство выберем». Обвиненные притянули к делу двух стрелецких пятидесятников: Ваську Филиппова и Федьку Рожина, да донского казака Петрушку Лукьянова.
2 Марта по указу Великого Государя, в Преображенское велено быть всем боярам и окольничим и всем палатным людям. Был объявлен царский указ: «В нынешнем 205 (1697) году марта в 6 да в 9 числах, по указу великого государя царя и великого князя Петра Алексеевича, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержца, и по боярскому приговору, воры и изменники и крестопреступники окольничий Алешка Соковнин, думный дворянин Ивашка Цыклер, стольник Федька Пушкин, стрельцы Васька Филипов, Федька Рожин, донской казак Петрушка Лукьянов по розыску казнены смертию, а воровство их и крестопреступство явилось». Смертная казнь изменников состоялась 4 марта 1697 года: ведомый вор, бывший окольничий Алешка Соковнин; бывший думный дворянин Ивашка Цыклер; да бывший стольник Федька Пушкин; стрельцы Васька Филипов да Федька Рожин, да донской казак Петрушка Лукьянов. Циклер перед казнью объявил, что в прежние годы, во время правления Софьи, царевна и покойный боярин Иван Милославский уговаривали его убить царя Петра: «А перед крымским первым походом царевна его призывала и говорила почасту, чтобы он с Федькой Шакловитым над государем учинил убийство. Да и в Хорошеве, в нижних хоромах, призвав его к хоромам, царевна в окно говорила ему про то ж, чтобы с Шакловитым над государем убийство учинил, а он в том отказал».
Петр приказал вырыть из земли гроб Милославского и привезти в Преображенское село на свиньях. Гроб открыли: Соковнину и Циклеру рубили прежде руки и ноги, потом отрубили головы; кровь их лилась в гроб Милославского. Пушкину и другим отрубили головы. На Красной площади головы казненных были надеты на железные рожны, вделанные в каменный столб. Родня Соковнина была сослана в Севск на поселение.
После завершения розыска и наказания виновных, Петр дал приказ посольству собираться в путешествие. В отношении стрельцов же было сделано очень важное предостережение: «И марта в 8-й день на стенной караул вверх шли комнатные стольники пешим строем, переменили с караулов полковников; также и по всем воротам стояли все Преображенские и Семеновские солдаты». Стрельцов удалили. В Кремле и в Москве все важнейшие посты были вверены полкам, находившимся под командой иностранных офицеров. Те стрелецкие полки, которые находились в то время в Москве, были отправлены в отдаленные места для охраны южных границ и к польско-литовской окраине. В Москве оставили лишь стрельчих и детей.
В 1698 году, Петр находился в Вене в составе Великого посольства, первой масштабной российской дипломатической миссии, устанавливающей отношения с правителями европейских государств. Петр Михайлов путешествовал инкогнито, миссию возглавлял его ближайший друг и помощник Франц Лефорт. В мае, в Вену, где к этому моменту находился Император, пришло известие из России о новом бунте стрельцов, начавшемся в марте того же года. Петр только отпраздновал 29 июня – день своего ангела, и собирался отправиться в Рим, чтобы исполнить свой давний обет, данный после чудесного спасения в шторм на Белом море в 1694 году, – на гробе апостола Петра возблагодарить Господа за свое спасение. Однако, получив страшное известие, Петр поспешно, оставив все дела, с тридцатью сопровождавшими поспешил в карете в Москву. Перед его глазами стояли кровавые дни второго стрелецкого бунта, свидетелем которого ему довелось быть.
Получив известие о новом бунте, Петр моментально понял, что происходящее в Москве гораздо важнее и дипломатических встреч, важнее войны с турками и, даже важнее выполнения его обета. Сев в карету, Петр ехал в Москву днем и ночью, без остановок. Единственная цель, которая занимала его теперь, была подавить ненавистных стрельцов, подаривших ему столько ужасных переживаний в детстве. Его верные помощники, Франц Лефорт и Федор Головин, следовали за ним на некотором удалении.
В дороге Петр получил новые детали о восстании. Стрельцы понимали, что дни их войска сочтены. Стрелецкие полки Чубарова, Колзакова, Черного и Гундертмарка, отправленные на границы с Польшей и Турцией после раскрытия заговора 1697 года, не выдержали разлуки с семьями, полуголодного существования. Когда на смену им были посланы другие полки, они надеялись, что им будет дозволено возвратиться в Москву; однако вдруг им приказали идти в Великие Луки, к литовской границе. Они повиновались, но многим стало невыносимо: в марте 1698 года 175 человек самовольно ушли из Великих Лук в Москву бить челом от лица всех товарищей, чтобы их отпустили по домам. Во время пребывания в Москве стрельцы имели сношения с царевнами. Два стрельца, Проскуряков и Тума, успели через знакомую им трижды вдовую стрельчиху Офимку Кондратьеву, приживалку Софьи, доставить царевне письмо с челобитной о стрелецких нуждах. В Москве стрельцы распустили слухи, что царь-де умер за границей, и иноверцы из Немецкой слободы хотят захватить в России власть и продать ее еретикам.
Правительство под руководством Шеина после получения писем от Петра с требованием ужесточить порядок в Москве, издало указ от 28 мая, которым объявлялось, что стрельцы должны оставаться в пограничных городах, а бегавших в Москву стрельцов велено сослать в малороссийские города на вечное житье. Когда, однако, около пятидесяти бежавших в Москву стрельцов были арестованы для отправления в ссылку, товарищи отбили их. Вернувшись в расположение стрелецких частей, один из ходивших в Москву, стрелец Маслов, взобравшись на телегу, начал читать письмо от царевны Софьи. В своем письме она убеждала стрельцов прийти к Москве, стать табором под Новодевичьим монастырем и просить ее снова на державство, а если солдаты станут не пускать их в Москву, то биться с ними. Решив воспользоваться отсутствием царя, стрелецкие войска, «сидевшие» под Великими Луками, 6 июня отправились маршем на Москву.
Однако, прибыв в Краков, Петр получил известие, что восстание было успешно подавлено в бою под стенами Воскресенского монастыря на реке Истре, что всего в сорока верстах от Москвы. 17 июня 1698 года на подступах к Москве задержали выборных стрельцов с челобитной и письмом к населению Москвы против Петра I и «немцев». 18 июня года отряд, в составе которого были Преображенский и Семеновский полки, войска иноземного строя и команда полевой артиллерии, под командованием Патрика Гордона, который уже второй раз после противостояния с Софьей спас трон молодого царя от опасности, боярина Шеина и князя Кольцова-Масальского, вступил в бой с повстанцами близ Новоиерусалиского монастыря и наголову разбил их.
Надо сказать, что разгрому стрельцов предшествовали два дня попыток генерала Гордона решить дело мирным путем и уговорить стрельцов сдаться на милость Петра, причем их жалобы должны были быть удовлетворены и довольствие быть выплачено. Однако, стрельцы отвечали, что не признают над собой никаких хозяев и ничьим приказам подчиняться не желают, а Гордону лично пообещали пустить пулю. Войска противников, стоявшие по обеим сторонам реки, изготовились к бою, отслужили молебны. Стрельцы исповедовались, поцеловали кресты промеж собою, чтобы им умереть друг за друга без всякой измены. Алексей Шеин вывел роты на гору напротив стрелецкого обоза в 60 саженях. Генерал Петр Гордон встал с пушками по другую сторону напротив обозу. После того, как боевые построения были выполнены, Шеин вновь послал к стрельцам посыльного Тимофея Ржевского, чтобы отговорить их от кровопролития, чтобы они из обозу вышли и о виновностях своих били челом, по сему государь их простит, как уже раньше было. Стрельцы же отвечали, что из обозу не выйдут и пушек они не боятся: «Видали мы пушки и не такие». Впереди попы несли иконы и кресты, ободряя мятежников. Первый артиллерийский залп по стрельцам Гордон приказал дать холостыми, надеясь образумить стрельцов. Полковые священники закричали, что сам Бог не допускает оружию еретическому вредить православным, и стрельцы, сотворив крестное знамение, при барабанном бое и с распущенными знаменами, бросились вперед форсировать Истру. Следующий залп артиллерия под командой австрийского полковника Граге дала уже боевыми зарядами прямой наводкой. Через час обстрела все стрелецкие войска оказались лежавшими на земле и просившими пощады. Убито было 29 человек и ранено 40. Гордон же, на этот раз для пущего устрашения и подавления духа бунтовщиков, повелел продолжать обстрел, уже лежащих на земле стрельцов. После, конница гнала стрельцов «как животину» до Воскресенского монастыря, где всех оставшихся в живых посадили по кельям за караулом. Алексей Шеин же пошел в соборную церковь и прослушал молебен, после чего приглашен был на трапезу к архимандриту. После обеда был начат разбор стрельцов и розыск. Он спрашивал: «Кто вор и кто добрые люди? Которые были на Москве и бунт заводили?». Под пытками стрельцы показали, что намеревались разгромить Немецкую слободу и перерезать всех ее обитателей, убить главных царевых бояр и объявить Петра умершим на Западе, чтобы поставить на престол Софью.
После распроса и пытки казнили 24 человека, кто ходил в Москву. В следующие дни розыски и пытки продолжились и 57 стрельцам отрубили головы, а 67 бунтовщиков повесили по дороге. Тысяча девятьсот шестьдесят шесть стрельцов были закованы в железо, колоды и брошены в монастыри Ростова: Борисоглебский и Богоявленский, в Никольский Угрешский монастырь, в Новоспасский монастырь, на пушечный Красносельский двор, в селе Черкизове. Малолетних стрельцов отослали в Нижний и в Великий Новгород, в Арзамас, в Устюг, в Торопец и на Белоозеро. Отправлены они были на монастырских подводах под караулом монастырских людей. Успокоившись от полученного известия, Петр отправился в Раву для встречи с новым королем Польши – Августом II, и смог прибыть в Москву лишь под вечер 25 августа 1698 года. После небольшого отдыха, ночью Петр прибыл в село Преображенское, и никто не знал о его приезде.
На другой день явились к нему бояре. Петр осмотрел свою гвардию; и за верность ее наградил ее деньгами. Ночью был он в Кремле, где свиделся со своим сыном, и тот же час возвратился в Преображенское: потом в доме Лефорта дал публичную аудиенцию австрийскому послу фон Гвариенту. Петр велел вновь приступить к стрелецкому розыску. В желании навсегда подавить стрельцов, царь действовал с особой жестокостью. Слишком страшные воспоминания оставили стрельцы в его памяти детства, чтобы он мог быть к ним милосерднее. Было создано десять следственных комиссий, которые возглавили преданные Петру люди: губернатор Москвы Федор Ромодановский “Собою видом как монстра, нравом злой тиран, превеликий нежелатель добра никому, пьян во все дни”, Князь Черкасский, бояре Владимир Долгоруков, Петр Прозоровский (глава Приказа Большой казны), Троекуров, Тихон Стрешнев, Борис Голицын, Юрий Щербатов, Алексей Шеин и Никита Зотов.
Стрелецкий розыск и казни.
Петровский розыск начался 17 сентября 1698 года. Первые сто тридцать человек были доставлены из Ростова. В первый день допрашивались выявленные и оставшиеся в живых зачинщики и представители духовенства стрелецких полков: распопы Ефим Самсонов, Борис Ленонтьев, Иван Степанов и дъяк Семен Осипов. Для арестованных стрельцов в Преображенском были построены бараки и приготовлено четырнадцать пыточных камер со всем необходимым оборудованием. Приказной дьяк начинал допрос в одной камере и составлял протокол, в другой же в это время уже начинали пытку нового стрельца. Закончив запись, дьяк переходил в другую камеру, где подследственный был готов рассказать всю правду. В Преображенском ежедневно курилось до 30 костров с угольями для поджаривания стрельцов. Петр Алексеевич присутствовал при этих истязаниях. Длились допросы по шесть – восемь часов в день с отдыхом только в воскресение. Вздернутых на дыбе стрельцов били кнутами, жгли головешками, прижигали ноги, пытали раскаленными щипцами.
Пытавшемуся заступиться за стрельцов Патриарху Адриану Петр указал: «Я исполняю свою обязанность и делаю богоугодное дело, когда защищаю народ и казню злодеев, против него умышлявших!». Пытали он каждого стрельца не по три, а по шесть и восемь раз подряд. Надо сказать, что все действия по розыску, в том числе и жестокие пытки, производились по закону основному закону России – Соборному Уложению 1649 года. Вторая Глава Уложения называлась: «О государьской чести и как его государьское здоровье оберегать». Данная глава была единственным сводом законов России по политическим преступлениям вплоть до того времени, когда сам Петр напишет «Воинские Артикулы».
Действия стрельцов подпадали под первую и вторую статьи:
1. «Будет кто каким умышленьем учнет мыслить на государьское здоровье злое дело, и про то его злое умышленье кто известит, и по тому извету про то его злое умышленье сыщетца допряма, что он на царьское величество злое дело мыслил и делать хотел, и такова по сыску казнить смертию»
2. «Такъже будет кто при державе царьского величества, хотя Московским государьством завладеть и государем быть, и для того своего злово умышленья начнет рать збирать, или кто царьского величества с недруги учнет дружитца, и советными грамотами ссылатца, и помочь им всячески чинить, чтобы тем государевым недругом по его ссылке Московским государьством завладеть или какое дурно учинить, и про то на него кто известит, и по тому извету сыщетца про тое его измену допряма, и такова изменника по тому же казнить смертию». Впервые же истории русского государства смертная казнь законодательно была закреплена в 1398 г. в Двинской уставной грамоте, юридически оформившей вхождение двинской земли в состав Московского государства.
Без проведения же пыток, «розыск» не мог считаться эффективным, так как по правилам ведения следствия того времени только при их применении можно было услышать от подследственного правду, а не ложь. Пытать надо было на дыбе и не менее трех раз. Дыба представляла собой три столба, «из которых два вкопаны в землю, а третий сверху, поперег». Палачь являлся на пытку со своими инструментами: «хомут шерстяной, к которму пришита веревка долгая; кнутья, и ремень, которым пытанному ноги связывают». Палач перекидывал веревку через поперечный столб, заворачивал допрашиваемому руки и вкладывал их в хомут. После чего с помощью помощников допрашиваемый вздергивался на дыбу. Затем ремнем связывались ноги пытаемогои привязывались к сделанному впереди дыбы столбу. «Растянувши злодея» на дыбе его били кнутом и все речи записывали. Если подследственный выдерживал все три раза пытку, то он признавался невиновным и тогда на дыбу «подвешивали» доносчика и добивались от него признания в ложном доносе. Если же допрашиваемый менял свои речи, то после каждого нового признания, надлежало пытать еще не менее трех раз. Пыточные речи писали подьячие, записи которых тут же крепились судьями. Если же злодействие пытаемого было очевидно, но он продолжал запираться, то применяли особые средства для «изыскания истины»: тиски для больших пальцев рук и ног, пытка каплями воды или усиленное растяжение на дыбе с поможью дополнительного бревна положенного между ног пытаемого. Пытки продолжались до тех пор пока «с трех пыток одинаковое не скажет». Если показания разнились, то в подтверждение слов с трех пыток нужно было выдержать и огонь от веника, коим палач водил пытаемого по спине. Веников употреблялось «три и больше, смотря по обстоятельству пытанного». Если по винам своим «пытанной» подлежал посылке на каторгу, то палач клещами вырывал ему ноздри и стемпелями на лбу и щеках клал знаки (: вор 🙂 , приложив раскаленные стемпеля и натерев кожу порохом.
Пыточные речи стрельцов подтвердили, что: “Стрельцы де всех полков на том положили – бояр и иноземцев, и солдат побить и в слободах возмущать, и выбрать на царство царевича, а царевну во управление, и письмо слышали и сами то с братею делать хотели”. 30 сентября 1698 у всех ворот московского Белого города расставлены были виселицы. Первые казни начались в самом Преображенском. Главным распорядителем казни был боярин князь Михайло Никитич Львов, ему помогали окольничие Щербатов, Семен Языков и князь Иван Головин. За казармами, где за плацем начинались возвышенности, были установлены виселицы. Строй гвардейцев Преображенского окружил место казни, сдерживая большую толпу любопытных, собравшихся посмотреть на экзекуцию. Стрельцы, многие из которых уже не могли самостоятельно передвигаться, были усажены по одному в телеги с сопровождающим солдатом: семеновцем или преображенцем, и с зажженными свечами в руках, были вывезены к месту казни. Процессию сопровождали голосящие стрельцовы жены, матери и дети.
Когда телеги перебрались через Яузу, отделявший толпу от места, где были установлены виселицы, гомон отдельных людей перерос в единый крик толпы. Как из славного села Преображенского, Что из того приказу государева, Что вели казнить доброго молодца, Что казнить его, – повесить; Его белы руки и ноги скованы, По правую руку идет страшен палач, По левую руку идет его мать родная. У места казни колонну встретил сам Петр Алексеевич. Конный, одетый в польскую военную форму, он был немногословен. Отдавал лишь короткие распоряжения. Его взгляд тут и там острым мечом впивался в глаза его врагов. И ничего, никакой надежды на иной исход, кроме как на неминуемую смерть, не оставлял этот взгляд тем, кто рискнул перехватить царский взор. Здесь же из карет наблюдать за казнью прибыли послы из империи Габсбургов, послы из Польши и Дании. Невдалеке, в крытом возке, находилась самая активная помощница царевны Софьи – царевна Марфа, которую Петр специально привез, что бы она видела смерть тех, кому помогала, а в особенности своего возлюбленного полковника Малыгина. Судейский огласил приговор на смерть: «Воры, разбойники, изменники, клятвопреступники и бунтовщики полка Федосия Колпакова, Афанасия Чубарова, полка Ивана Черного, полка Тихона Гундертмарка, стрелковые стрельцы. Великий государь, царь и великий князь Петр Алексеевич, Великой, Белой и Малой России самодержец, приказал им объявить: 27 прошедшего октября было приказано грамотами великого государя и Разряда выступить из Торопца и находиться с войском думного боярина и воеводы князя Михаила Григорьевича Ромодановского, со товарищи, со своими полковниками и с подполковниками, впредь до приказания великого государя, в городах и ниже означенных местах: полку Федосьеву — в Вязьме, Афанасия — в Белом, Ивана — в Осташкове Володимирове, Тихона — в Дорогобуже. Они же, оного великого государя приказанием недовольные, в те указанные города не пошли со своими полковниками и подполковниками и как полковников, так и подполковников и капитанов из своих полков выгнали, а на их место избрали своих братьев стрельцов, таких же, как они, бунтовщиков. Засим с пушками полковыми и ружьями двинулись они из Торопца в Москву. Когда тех стрелцов встретил Алексей Семенович Шеин с войском и одной избранной ротой у Воскресенского монастыря, то он из своего войска посылал к ним три раза, чтобы они исправили свою вину в их сопротивлении государю и пошли бы, согласно вышеозначенному повелению, на предназначенные им места; они же, оному приказанию государя сопротивляясь, на назначенные места и на этот раз не пошли и, приготовившись к бою, в войско государево из пушек и из ружей стреляли, многих ранили, и некоторые от ран умерли; идя же в Москву, стрельцы имели в виду остановиться на поле, называемом Девичье поле, с целью подать прошение царевне Софии Алексеевне о том, чтобы она по-прежнему стала во главе правления; они также думали побить солдат, находящихся у этого монастыря на страже; погубив же их, злодеи полагали идти в Москву и рассеять в ней по всем предместьям, населенным черным народом, списки своего мятежного прошения, уверив при том чернь, что великий государь скончался за морем, с Софией же сообща продолжать смуты, перебить бояр, разрушить предместье Немецкое, всех иностранцев предать смерти, а великого государя не пустить в Москву. Если б солдатские полки не впустили их в Москву, то они имели в виду писать во все полки стрельцов, которые только находятся в действительной службе великого государя, присоединить их к себе для совокупного действия против солдат, и как только бы стрельцы пришли в Москву, то вместе с ними поручить оной царевне правление; солдат же перебить, бояр поубить и таким же самым способом Немецкое предместье разрушить, иностранцев умертвить, а великого государя в Москву не впустить. С допросов и пыток стрельцы во всем том повинились. И великий государь приказал оных разбойников, изменников, преступников и бунтовщиков за то их злодеяние казнить смертью, чтобы по их примеру и другие впредь не приучились предаваться таким же разбойничествам». Иоганн Корб, “Дневник поездки в Московское государство Игнатия Христофора Гвариента посла императора Леопольда I к царю и великому князю Московскому Петру Первому в 1698 году, веденный секретарем посольства Иоганном Георгом Корбом” (М., 1867).Причитания родственников переросли в непрерывный крик: «Для чего тебя так скоро отнимают у меня? Зачем покидаешь меня? И в последний раз поцеловать нельзя? Не дают мне попрощаться с тобой в последний раз?» Многие из родственников уже и не могли издавать звуков – лишь их открытые рты свидетельствовали о страшном безмолвном крике-плаче исходившем из их душ. После того как приговор был зачитан, Петр прикрикнул на толпу, приказал людям замолчать и смотреть и слушать внимательно, что будет происходить со стрельцами. Приговоренные медленно побрели к виселицам, с величайшим трудом переставляя ноги, к которым были прикованы деревянные колоды, служившие им кандалами. На их лицах не было печали. Они шли на смерть спокойно и достойно. Каждый из стрельцов постарался самостоятельно забраться на виселицу, но многим пришлось помогать – самостоятельно сделать этого они уже не могли. Взобравшись на виселицы, стрельцы старательно крестились на все четыре стороны и, затем, самостоятельно закрывали свои лица отрезами полотен, передаваемыми им палачами. Некоторые обреченные сами вдевали головы в петли и с размаху прыгали с помоста, в надежде сломать себе шею, и в мгновенной смерти избежать обычных мук умирания в петле. Из за большого количества казненных Петр приказал нескольким офицерам – преображенцам помочь палачам в их работе. Всего в тот день казнили 230 человек.
11 октября те же телеги начали развозить смертников в разные места Москвы, где заранее были сооружены коллективные виселицы, помосты и просто колоды для казней. Виселицы стояли вдоль кремлевской стены в несколько рядов. Меж зубцов стены были проложены бревна для виселец, другими концами опирающиеся на столбы. На городских стенах из амбразур торчали бревна, на каждом из которых было повешено по два стрельца. На всех городских воротах висели по шесть стрельцов. Близ Новодевичьего монастыря было огорожена площадка с колодоми-плахами для рубки голов. Естественно, что не были забыты и стрелецкие слободы. На Красной площади на бревнах, продетых сквозь зубья стены Кремля, было повешено 144 человека. Много стрельцов казнили на Черном Болоте. “И по всем дорогам те стрельцы кладены на колесы – тела их по десяти человек, и сквозь колеса в ступицы проткнуты колья и взоткнуты на те колья их стрелецкия головы. А иные повешены были по всему Земляному городу у всех ворот по обе стороны; также и у Белого города за городом у всех ворот по обе жь стороны: сквозь зубцы городовых стен проткнуты были бревна и концы тех бревен… выпущены были за город и на тех концах вешены стрельцы. А иные вешены на Девичьем поле перед монастырем и в руки воткнуты им челобитныя, а в тех челобитных написано против их повинки. Также и у стрелецких съезжих изб они, стрельцы, вешены человек по двадцати, и по сороку, и болши.” (Записка И. Желябужского. Русск.архив, М., 1910, кн.3, вып. 9, с.5-154). Наиболее активных заговорщиков колесовали на Лобном месте на Красной площади. Колесование производилось так: стрелец растягивался по земле лицом кверху, руки и ноги врозь. Его голова, руки и ноги прикреплялись к кольям, врытым в землю. Под те места, где нужно было раздробить кости, подкладывались отрезки дерева с углублениями по местам планируемых переломов. Тяжелым деревянным колесом, окованным железом палач ударял по конечности. Тупое железо обода не резало мяса, а только дробило кости. За раздроблением костей следовало положение на колесо. На длинном колу горизонтально укреплялось колесо, на него клали стрельца, и раздробленные члены пропускали между спицами, оставляя на медленную мучительную смерть. “А пущие из них воры и заводчики, — у них… ломаны руки и ноги колесами, и те колеса взоткнуты были на Красной площади на колье,.. живые положены были на тех колесах,… стонали и охали”. “Перед Кремлем встащили живых на колеса двух братьев, предварительно переломав им руки и ноги… Привязанные к колесам преступники увидали в груде трупов своего третьего брата. Жалостные вопли и пронзительные крики несчастных тот только может себе представить, кто в состоянии понять всю силу их мучений и невыносимой боли.” Иоганн Корб, “Дневник поездки в Московское государство Игнатия Христофора Гвариента посла императора Леопольда I к царю и великому князю Московскому Петру Первому в 1698 году, веденный секретарем посольства Иоганном Георгом Корбом” (М., 1867). После первых же казней выяснилось, что быстрее было бы рубить головы на бревнах: так можно было бы осуществлять экзекуцию быстрее. В тот же день, 11 октября в три приема на двух длинных корабельных соснах были казнены 144 стрельца. Многие желающие из толпы брали топоры в руки для помощи палачам. Кровь лилась рекой, впрочем, как и хлебная водка, бесплатно раздаваемая на местах казней.
Казни продолжились и в последующие дни: 12 го октября головы были отрублены 205 стрельцу, а 13-го – 141. Хотя приговор обрекал всех стрельцов на смерть, Петр не хотел излишней строгости. Тех, кто был вовлечен в бунт по молодости лет или «по слабости рассудка» по царскому указу пощадили. Для них смертная казнь была заменена клеймлением: им отрезали уши и ноздри, «чтобы они вели жизнь позорную» на окраинах государства московского. 11 октября в живых по малости лет было оставлено сорок два 15-18 летних стрельца. Число наказанных таким образом 13 –го Октября составило 500 человек.
14-го октября выпал первый снег и Петр придумал вывозить обреченных на Лобное место в санях, окрашенных в черный цвет. Несколько дней готовили необходимый реквизит. Возниц одели в черные тулупы, сани увили черными лентами. Белые рубахи со свечами в руках. Черное на белом. Красное на белом. Некоторые стрельцы пытались также оговорить солдат Преображенского полка, «будто они про их воровство ведали». Однако после пыток в комиссии Головина 15 октября от показаний своих против Преображенцев стрельцы отказались: ‘для чего де нам одним пропасть, пускай де с нами и салдаты пропадут”.
16 октября 1698 г. посол австрийского императора устроил дипломатический прием, обставленный очень торжественно, и в казнях был сделан перерыв. “Этот пир, – писал Иоганн Корб, – отличался изысканными произведениями кухни и драгоценностями погреба, изобилующего разными винами, ибо тут было токайское, красное будское испанский сект, рейнское, французское красное… разнообразный мед, различные сорта пива, а также в довершение всего неизбежная у московитян водка”. Петр за обедом внезапно почувствовал себя плохо. У него “похолодел живот”, по телу пробежал озноб. Тогда по совету врача, который Петру I понравился, он “потребовал в качестве лекарства токайского вина, самый высокий сорт которого имелся на столе”. Вино помогло – и к царю вернулось хорошее настроение..
17 октября казнили 109 человек по новому сценарию. 18-го были казнены еще 65 стрельцов. 19 октября казнены еще 106 приговоренных. 27 октября были казнены 300 стрельцов. Под присмотром Петра к каждому боярину подводили стрельца, которого тот должен был обезглавить. В этот день князь Ромодановский отсек четыре головы. Голицын по неумению рубить, увеличил муки доставшегося ему несчастного, ударив по спине и почти разрубив стрельца пополам. Александр Меншиков подскочил к Голицыну, взял топор и быстро отруби бившемуся на земле несчастному стрельцу голову. В тот же день он прекратил муки стрельца, громко кричавшего на колесе, выстрелом из фузеи. 28 октября для бывшего полкового священника стрельцов Ефима Самсонова, поддержавшего восстание, напротив собора Святого Василия Блаженного была сооружена особая виселица в форме креста. Казнил его придворный шут, облаченный по такому случаю в рясу. Другому священнику Борису Леонтьеву думный дъяк отрубил голову. “А тех стрелецких полков полковые попы, издавна ведая их намерение и воровской совет, не токмо их унимали или извещались, но сообщились с ними, на такое дело их поощряли и благословляли, и пели молебное пение, моля господа бога о победе якобы на сопротивных супостат. И по розыску они, воры и изменники стрельцы я те полковые попы за сообщение с ними и за неизвещение злаго их умышления казнены смертью”. Петр внимательно наблюдал за казнями из кареты. После казней он сказал народу: «Да впредь ни один поп не смеет молиться Богу за удовлетворение подобных желаний». В тот же день у Новодевичьего монастыря на тридцати виселицах, установленных в форме составлявшие четырехугольника, были повешены 230 стрельцов.
Последние казни 1698 года состоялись 31 Октября. Следующий массовый розыск состоялся в период с 1-го по 27-е января 1699 года. Всего же, с сентября 1698 г. по февраль 1699 г. были казнены 1182 человек. Более 600 стрельцов были отправлены в Сибирь, и почти 2000 человек были высланы на окраины московского государства. Восемьдесят два стрельца отправили в Арзамасский острог, где, впрочем, позднее, по приказу Петра I, они также были казнены за казачьей Выездной Слободой. 100 человек были отправлены В Тихвин монастырь, 20 человек в Белоозеро, в Кострому – 100 человек, 22 человека в Угличь, в Перяславль – 3 человека, в Печерский монастырь – 50 человек, в Великий Устюг- 68 человек, в Иверский монастырь – 110 человек, в Тверь – 50 человек, в Торжок – 50 человек… Всего отправлено было 1987 человек.
Трупы казненных оставались на местах казней в течение пяти месяцев. Сотни голов, насаженных на колы служили пищей для птиц. Затем трупы были свалены на телеги и вывезены в разные провинциальные города “для назидания народу”. Позднее их погребли в братских могилах, поставив над каждой колонну с указанием преступлений, совершенных покойными. Головы всех казненных были перевезены на двухколесных телегах в город, насажены на железные колья, вделанные в бойницы кремлевских стен, где они оставались выставленными, пока был жив царь. Что касается главарей стрельцов, то они были повешены на городских стенах напротив и на высоте окна с решеткой, за которым сидела в тюрьме царевна Софья. И это зрелище она всегда имела перед своими глазами в течение тех пяти или шести лет, на которые она пережила этих несчастных. Во всем государстве Российском было запрещено под страхом смерти не только давать убежище беглым стрельцам и членам их семей в домах, но даже снабжать их пищей или водой. Жены и дети этих стрельцов были вывезены в пустые и бесплодные места, где им было выделено некоторое количество земли и приказано им и их потомкам никогда не покидать этих мест. На всех больших дорогах были поставлены каменные столбы, на которых были выгравированы описания их преступлений и их смертный приговор, для того чтобы это осталось в памяти, и чтобы само воспоминание о них было ненавистно для будущих поколений.
Ни у одного человека, кто присутствовал в то время в Москве, эти страшные картины не могли не оставить своего нестираемого следа в душе Но Петр не остановился на этом. Розыски по стрелецкому делу продолжались и после массовых казней. 31 января 1700 года проведен был массовый розыск по делу о письме царевны Софьи с призывами к бунту. В феврале 5, 6 го и 9го дня одни стрельцы были казнены, другие отправлены в ссылку в Сибирь. Часть же стрельцов «свободили без наказания». Но и в феврале 1700 года стрелецкий розыск не закончился. В 1701 году по розыску многие стрельчихи были оправлены в ссылку. В 1702 году марта в 8 й день в Преображенском приказе был казнен дъячок клушинской церкви Костка Сухарев. Финалом же стрелецкого розыска стала казнь 27 мая 1707 года одного из руководителей восстания стрельца Артюшки Маслова, того самого, кто сообщил летом 1698 года своим товарищам мнимое или настоящее послание к стрельцам царевны Софьи. В сентябре 1698 г. Маслов на пытке показал, что имел в руках письмо царевны и уничтожил его. 30 января 1700 г., он показал, что отдал письмо своему родственнику Жукову. Последний запирался сначала в получении письма, но на третьей пытке показал, что действительно имел в руках это письмо и бросил его в Двину; при следующих пытках, однако, он опять отрицал получение письма. Кроме Маслова против Софьи свидетельствовали и другие стрельцы. В первый же день розыска, Аничка Сидоров признался, что Васька Зорин с Ваською Игнатьевым «пришот де было под Девичь монастырь, царевну Софию Алексееыну звать в правительство, а в домы свои, пришод с той челобитной, писать многие челобитные и посылать во все слободы для возмущения к бунту». Чуть позже, 22 сентября, Василий Алексеев признался, что «хотели взять в управление царевну, а царевича хотели убить». После того как Алексеев был «огнем зжен в третие» он признался, что «было де к ним письмо с Москвы от царевны, а принес то письмо с Москвы Васка Тума на Великие Луки, а к ним в Торопец принес то письмо Чюбарова полку пятидесятник Мишка Обросимов».
27 сентября Петр устроил в Новодевичьем монастыре очную ставку Софьи и стрельцов Артюшки Маслова с Василием Игнатьевым. Показывал он царевне и само письмо. Софья же отвечала, что «такова письма, она, царевна, не отдавала, и Васьки и Артюшки не знает». Другие допросы стрельцов показали, что, вероятно, письмо могло быть передано через посредников к царевне Марфе. Однако и она на допросе ни в чем не призналась. Марфу сослали в Успенский монастырь в Александровой слободе, где ее постригли в монахини под именем Маргариты. Она скончалась там в июне 1707 года. После того, как в розыске открылась правда о роли Софьи, Петр поступил с ней на удивление гуманно. Вместо того, чтобы закопать ее по плечи в землю, оставив голову на съедение собакам и птицам, Софью постригли в монахини под именем Сусанны и оставили на житье в том же Новодевичьем монастыре, под постоянной усиленной стражей из сотни солдат. Три зачинщика, которые, подав челобитную Софье, приглашали ее к управлению государством, были повешены у самого окна Софьиной кельи. К рукам одного из них была привязана бумага, сложенная наподобие челобитной. Трупы висели у окон пять месяцев. Сестры ее могли ездить в монастырь только на Светлой неделе и в монастырский праздник Смоленской Божьей Матери (28 июля) да еще в случае болезни монахини Сусанны. В монастырь запретили пускать певчих. Из-за подозрительности Петра и его опасений о новом заговоре были также применены строгости и к другим женским монастырям. К воротам были поставлены «караульщики старые», а «мужеского полу» никогда пущать было не велено. Свидания разрешались лишь у ворот и только в присутствие старой монахини и караульщика. Разговаривать тихо также воспрещалось. Также, были введены различные препоны для желающих принять монашеский сан. Сама же Софья «лета от сотворенья мира 7212, а от Рождества Христова 1704 года июля в 3 день, в понедельник, на первом часу дни… в тот день представися… и погребена в церкви Пресвятыя Богородицы Смоленския июля в 4 день».
А.Демкин, СПб, 2011
