Свою изначальную задачу (довести армию до Екатеринодара) Корнилов выполнить сумел. Но решить более сложную задачу и овладеть столицей Кубани уже не смог. 31 марта 1918 года командующий Добровольческой армией погиб.
Военный совет
30 марта (12 апреля) бои за Екатеринодар продолжались. Но Добровольческая армия уже выдохлась. Боеприпасы у добровольцев заканчивались (экономили уже не только снаряды, но и патроны), а потери для небольшого войска белых оказались катастрофическими — численность убитых и раненых превысила 1,5 тыс. человек. В полках, вместо 800 осталось по 200 – 300 человек. Большинство командиров полков, батальонов и рот были убиты или ранены. Окрестные кубанские казаки, видя, что быстрой победы нет, начали расходиться по домам, бросая армию Корнилова. В самом Екатеринодаре не произошло никаких выступлений против большевиков, которые могли бы помочь взятию города. Более того, горожане боялись прихода корниловцев, и защищали столицу красной Кубани с невиданным прежде ожесточением. Это было время гражданской резни на истребление – не щадили друг друга в бою ни красные, ни белые. Поэтому жители Екатеринодара обоснованно опасались вспышки белого террора после падения города.
Обескровленные, измотанные походом и боями, добровольцы не могли продвинуться ни на шаг, а местами стали отходить. Оборонявшие город войска Юго-Восточной революционной армии имели подавляющее преимущество на каждом участке боя. По трём так и не перекрытым добровольцами железнодорожным линиям постоянно в город к красным приходили подкрепления из Тихорецкой, Кавказской и Новороссийска. Красные отряды имели в своём распоряжении огромные запасы патронов, гранат и шрапнельных снарядов, и использовали их без экономии, подавляя позиции белых огнем.
Ситуация была критической. Добровольческой армии угрожала гибель. Корнилов и его командиры ввязались в сражение за Екатеринодар, будучи полностью уверенными в победе, но крупно просчитались. Впервые после Ольгинской генерал Корнилов собрал Военный совет. На совещании высших начальников армии присутствовали генералы Алексеев, Романовский, Марков, Богаевский и Деникин. Кроме них, Корнилов пригласил кубанского атамана А. П. Филимонова и главу кубанского «правительства» Л. Л. Быча. Настроение у всех членов совещания было тяжелое, подавленное. Марков, измученный двумя бессонными ночами, заснул. Остальные генералы также едва пересиливали себя, чтобы не последовать его примеру.
Каждый из приглашённых генералов сделал доклад о положении на своём участке боевых действий. Общая картина была мрачной: противник имел преимущество по всем пунктам (численность, вооружение, боеприпасы), имел хорошую боеспособность, постоянно получал подкрепления; кубанские казаки так и не подняли общего восстания; потери ДА были крайне тяжелыми, командный состав был выбит. К примеру, когда 30 марта командиром Корниловского полка была назначен полковник Кутепов, в составе полка оставалось всего 65 штыков. По приказу Корнилова, в состав полка было влито 350 казаков Новомышастовской станицы под командой полковника Шкуратова.
Однако Корнилов уже принял решение и высказался со всей своей обычной резкостью и непреклонностью: «Положение действительно тяжёлое, и я не вижу другого выхода, как взятие Екатеринодара. Поэтому я решил завтра на рассвете атаковать по всем фронту». Ясно, что Корнилов принял решение заранее. По словам адъютанта командующего Хаджиева, Корнилов говорил о том, что добровольцы должны взять Екатеринодар, так как «Отступление поведет к агонии и немедленной гибели армии. Если уж суждено погибнуть, то погибнем с честью в открытом бою!» Схожие слова Корнилов говорил и генералу Казановичу: «Конечно, мы все можем при этом погибнуть, – говорил Командующий, – но, по моему, лучше погибнуть с честью. Отступление тоже равносильно гибели: без снарядов и патронов это будет агония».
Мнения разделились. С Корниловым были согласны Алексеев и Филимонов с Бычем. Почти все белые генералы Деникин, Романовский, Марков, Богаевский были против продолжения неудачно складывавшейся операции. Алексеев предложил отложить штурм на 1 апреля, чтобы войска могли отдохнуть в течение суток. Корнилов согласился. И Деникин, и Богаевский вспоминали, что у них создалось впечатление о том, что совещание было созвано Корниловым лишь для того, чтобы убедить старших командиров армии в неизбежности нового решительного штурма Екатеринодара. Участники совета разошлись сумрачные. Говорили, что Марков, вернувшись в свой штаб, сказал: «Наденьте чистое белье, у кого есть. Будем штурмовать Екатеринодар. Екатеринодара не возьмем, а если и возьмем, то погибнем».
Гибель Корнилова
Новый штурм города не состоялся. Корнилов выбрал для расположения своего штаба ферму Екатеринодарского сельскохозяйственного общества, стоявшую у пересечения дорог на отвесном берегу Кубани. Екатеринодар отсюда отлично просматривался, но и противник, узнав, что здесь расположен штаб белых, с утра 29 марта прямой наводкой из орудий сразу трёх батарей стали обстреливать ферму. Генерал Романовский указал командующему, что безрассудно подвергать себя такой опасности, однако Корнилов пренебрёг советом: поблизости жилья не было, а он не хотел отдаляться от своих войск. Он был уверен, что город вскоре возьмут и штаб переедет в Екатеринодар. В результате ферму, в которой находился штаб командующего ДА, обстреливали несколько дней и огонь постоянно усиливался. 31 марта Корнилову вновь указали на опасность, но тот ответил только: «Теперь уже не стоит, завтра штурм».
Поднявшись около 5 утра 31 марта, генерал попрощался с телом своего любимца Неженцева. В половину седьмого Корнилов принял Богаевского. Выслушав его невеселый доклад, Корнилов сказал: «А все-таки атаковать Екатеринодар необходимо: другого выхода нет…». Этим утром линия разрыва снарядов стала подходить вплотную к дому командующего. Один из снарядов убил трех казаков. Отчаявшийся адъютант Корнилова, Хан Хаджиев, в очередной раз попросил генерала решиться на перевод штаба, «так как большевики хорошо пристрелялись». Корнилов сказал «А!», вошел в дом и склонился над картой. Хан Хаджиев вспоминал, что ему показалось, что Корнилов хотел отдать приказание о переводе штаба, но «мгновенно забыл о нем».
Примерно в 7. 20 утра граната, пущенная батареей под командованием матроса Рогачева, пробила стену возле окна комнаты Корнилова и ударилась об пол под столом, за которым он сидел. Взрывной волной генерала ударило о стенку печи, напротив которой он сидел, а сверху рухнуло несколько балок перекрытия. Первыми в комнату вбежали генерал Казанович и адъютант Корнилова В. И. Долинский. Когда дым в комнате немного рассеялся, их взору предстал Корнилов, «весь покрытый обломками штукатурки и пылью. Недалеко от виска была небольшая ранка, на вид неглубокая, на шароварах большое кровавое пятно», – вспоминал Казанович. Корнилов ещё дышал. Через 10 минут, не приходя в сознание, генерал Корнилов скончался. Смерть наступила, видимо, именно от сотрясения, поскольку тяжелых ранений не было. Сквозь слезы Деникин произнес: «Я приму командование!»
Весть о гибели Корнилова, сначала старались скрыть от армии. Сделать это, конечно, не удалось, а вскоре уже к телу Корнилова началось настоящее паломничество. Добровольцы считали необходимым поклониться любимому вождю, не скрывая своих слез. Доброволец Р. Б. Гуль вспоминал о том, что новость о гибели Корнилова «У всех вырвала из души последнюю надежду». «Теперь все кончено», – вспоминал общее настроение в момент известия о гибели Корнилова полковник В. Н. Биркин. Тело командующего в сопровождении текинского конвоя отвезли в немецкую колонию Гначбау, и 2 апреля Корнилова тайно похоронили, при этом оказать последние почести генералу были допущены лишь несколько самых близких лиц. Рядом с Корниловым был похоронен боевой товарищ — Неженцев. Чтобы не привлекать внимание посторонних, обе могилы тщательно сровняли с землёй.
Несмотря на то, что могилу Корнилова тщательно спрятали, скрыть её от разозлённой толпы не удалось. Могила была обнаружена, тело подполковника Неженцева оставили в могиле, а опознанный красными труп Корнилова, одетый в генеральский мундир, был извлечен из захоронения и подвергнут поруганию, несмотря на противодействие Автономова. В итоге тело сожгли. Добровольцы узнали об этом только после взятия через 4 месяца Екатеринодара в ходе Второго Кубанского похода уже армией Деникина.
Панихида по генералу Корнилову. Екатеринодар
Командование принимает Деникин
Тем временем жизнь продолжалась. Деникин вступил во временное командование армией. Генерал Алексеев, единственный оставшийся в живых член триумвирата, своим приказом утвердил генерала Деникина командующим Добровольческой армией. Алексеев сказал: «Ну, Антон Иванович, принимайте тяжелое наследство. Помоги Вам Бог».
Антон Иванович Деникин, прошел путь от солдата до одного из самых лучших генералов царской армии. Участник войны с Японией, в 1914 – 1915 гг. возглавлял 4-ю стрелковую бригаду, прозванную «Железной». Эту бригаду затем развернули в дивизию, под его же командованием. Слава этого соединения гремела на всю Россию. В 1916 году возглавил 8-й корпус на Румынском фронте. После революции Деникина назначили начальником штаба Верховного главнокомандующего Алексеева. Командовал Западным фронтом, затем принял от Корнилова главный, Юго-Западный фронт. То есть Февраль вознес Деникина на самую вершину военной элиты. Деникин выступал против «демократизации» армии левыми февралистами и поддержал мятеж Корнилова (правых февралистов). В результате был арестован Временным правительством, сидел в тюрьме.
Сбежал на Дон и стал одним из основателей Добровольческой армии и Белого движения. Стал военным командующим Добровольческой армии. В отличие от Корнилова, стремившегося сразить врага быстрым натиском, Деникин был мастером маневра, любил побеждать врага умом, неожиданными тактическими приёмами. Ситуация была тяжелой и ухудшалась. Красные перешли в контрнаступление, Эрдели едва сдерживал их конными атаками. Гибель Корнилова довершила моральный надлом белой армии. Многие раненые, услышав о смерти Корнилова, начали стреляться, чтобы не попасть в плен, для них всякая надежда на благополучный исход после смерти командарма пропала. После смерти Корнилова, писал Деникин, «переживавшая трагическое напряжение армия впала в отчаяние. «Конец всему». Эти слова срывались с уст не только малодушных, но и многих храбрых. А павшие духом думали уже о том, как бежать и скрыться… Это был едва ли не самый жуткий момент, навсегда памятный участникам героической эпопеи. И особенно мне, ибо, по званию помощника командующего армией, мне надлежало заменить убитого. Я не хотел и не имел права уклониться, когда армии грозила гибель…».
Стоит отметить, что Деникин, несмотря на свой вес в старой армии, в ДА не имел авторитета всеми любимого и уважаемого вождя. В системе Добровольческой армии генерал Деникин занимал должность помощника командующего, на которую его назначил Корнилов. Но в самом начале Кубанского похода Деникин, потерявший в суматохе теплую одежду и шагавший в гражданской одежде и прохудившихся сапогах, сначала простудился, а затем и слёг с тяжелой формой бронхита. В результате в тяжелом походе, полном событий и боев, Деникин стал статистом. Деникин, одна из самых ярких фигур русского генералитета мировой войны, в Доброармии известен не был, не принимая участия в командовании добровольцами. Так, среди добровольцев уже наметились свои кумиры, первым из которых был молодой генерал Марков.
Однако опасения начальника штаба генерала Романовского, что армия болезненно встретит назначение Деникина, не оправдались. Армия была в шоке и отчаянии от провала штурма, тяжелых потерь и гибели любимого вождя. В таких обстоятельствах назначение Деникина приняли буднично. Претензии некоторых марковцев на то чтобы командующим армией был назначен генерал Марков, были пресечены самим генералом, заявившим о том, что Деникину он верит больше, чем самому себе. Этих слов генерала было достаточно, чтобы все успокоились новым назначением. Большую роль здесь сыграла и личная дружба Деникина с Марковым, служившим в дни мировой войны начальником штаба в знаменитой «Железной» дивизии Деникина. То есть с этой стороны Деникин имел полную поддержку.
Царский генерал и один из основных руководителей Белого движения в годы Гражданской войны Антон Иванович Деникин
Отступление
Деникин решил вывести войска из сражения. С юга была река Кубань, с востока – город, с запада – плавни и болота. Оставался только путь на север. Командование армии собиралось выйти к станице Медведовской, а дальше — на Дядьковскую. С заходом солнца войска скрытно покинули позиции и начали отступление. Цель была одна – спастись. Уходили в порядке, с обозом и артиллерией. Но при оставлении Елизаветинской, когда красные уже почти окружили станицу, обозное начальство не нашло иного выхода, как оставить 64 тяжелораненых, для которых транспортировка была равносильна смерти, на попечение врача и сестёр милосердия. Спаслись только 11 человек, остальные были убиты.
Движение было тяжелым. Колонну обнаружили. В попутных селениях белых обстреливали, за добровольцами шли красные отряды, которые приходилось сдерживать. Белые войска подвергались артиллерийском обстрелу и не могли ответить (снарядов не было). К ночи на 1 апреля армия подошла к немецкой колонии Гначбау, где простояла весь следующий день, приводя себя в порядок и дожидаясь темноты. ДА была на волосок от гибели. Деникин писал позднее о том, что «казалось, не было уже никакого выхода для запертой трясинами, рекой и большевицкими отрядами Добровольческой армии…». Если так думал командующий армией, то можно представить настроения простых солдат и офицеров. Люди были сильно подавлены, армия была на грани развала. Многие были уже готовы спасаться самостоятельно. Генерал С. М. Трухачев вспоминал: «Войска нервничали, говорили, что здесь нам пришел конец. Из Гначбауской бутылки (Гначбау действительно окружено со всех сторон болотами и выход из него проходил через узкое горло среди болот) нам не выскочить. Стали составляться партии, искали лошадей, чтобы распыляться верхом. Шли споры, как вернее спастись – в маленькой группе коней в 10-15, или в большой, коней в сто и более».
Об этом же сообщают и другие. Полковник И. Ф. Патронов вспоминал, что «Армия будто бы решила распылиться и лозунг «Спасайся, кто может» постепенно охватил многих». Деникин, в свою очередь, писал о том, что в тот день, 2 апреля, «обнажались худшие инстинкты, эгоизм, недоверие и подозрительность – друг к другу и к начальству, одной части к другой. Главным образом в многолюдном населении обоза. В войсковых частях было лучше, но и там создалось очень нервное настроение…». В течение нескольких часов командующий получал донесения одно тревожнее другого: о том, что «один из полков конницы решил отделиться от армии и прорываться отдельно. Что организуется много конных партий, предполагающих распыляться». Генерал И. Г. Эрдели в те дни записывал в своем дневнике: «Притупилась цель общая, т. е. борьба с большевизмом. Смерть Корнилова подействовала угнетающе на всех. И теперь, если не разбегаются все, то потому, что в одиночку и вразброд легче удравшим погибнуть и просто шкурный вопрос – держаться всем вместе».
Командующий приказал оставить лишь 4 орудия, так как не было снарядов. Остальные орудия, добытые с большим трудом, но теперь ставшие обузой, были утоплены в реке. Деникин вечером отдал приказ в направлении Черноморской железной дороги, к станице Медведовской. Необходимо было пересечь железную дорогу, которую контролировал противник и уйти к дружественным казачьим станицам.
Отступление Добрармии от Екатеринодара
В ночь с 2 на 3 (15 – 16) апреля 1918 г. части Маркова стали переходить через железнодорожное полотно. Генерал Марков захватил железнодорожную сторожку у переезда и расставил солдат вдоль железнодорожного полотна, выслал в направлении станицы, где стоял бронепоезд красных, отряд разведчиков. Началась организация перехода через железную дорогу основных сил. У сторожки сосредоточился весь штаб армии с генералами Деникиным, Алексеевым и Романовским. Однако белых обнаружили часовые. От станции в сторону сторожки двинулся красный бронепоезд. Назревал полный разгром.
Спасла всех находчивость Маркова. Когда бронепоезд подошел на близкое расстояние, Марков, осыпая бронепоезд бранными словами, бросился на путь и крикнул: «Стой! Раздавишь, сукин сын! Разве не видишь, что свои?!» Ошеломленный машинист затормозил, и Марков забросил в паровоз гранату. В ответ с вагонов открыли по белым сильнейший огонь из ружей и пулеметов. Только с открытых орудийных площадок не успели дать ни одного выстрела. Командир белой батареи Миончинский выдвинул орудия и две трёхдюймовые пушки в упор выстрелили гранатами в цилиндры и колеса паровоза, затем ударили по вагонам. Подбежавшие бойцы Офицерского полка пошли на штурм. Стреляли через бойницы, лезли на крышу, рубили её топорами и бросали внутрь вагонов гранаты. Обложили горючими материалами и подожгли. Красные упорно отбивались, но были перебиты. Тогда добровольцы стали спешно тушить и расцеплять вагоны, спасая драгоценные боеприпасы. Взяли 400 снарядов и 100 тыс. патронов.. Одновременно Богаевский атаковал станцию и после упорного боя взял её. Часть красных смогла отступить на поезде, других перебили. С юга подошёл второй бронепоезд красных, но его отогнали артиллерийским огнем.
Победа и трофеи несколько подняли боевой дух добровольцев. В Деникине увидели удачливого вождя и полководца. В тот же день добровольцы прибыли в станицу Дядьковскую, где устроили дневку. Станичники встретили добровольцев гостеприимно и радушно. Здесь Деникин вынужден принять крайне непопулярное решение – оставить раненых, чтобы они не задерживали войска. Это произвело армии крайне тяжелое впечатление. Чтобы над ранеными не был устроен самосуд, при них были оставлены известные большевики Лиманский и Карякин, взятые Покровским в качестве заложников еще при оставлении кубанцами Екатеринодара. Лиманский и Карякин дали обещание сохранить раненых, на содержание которых была оставлена сумма в 250 тыс. рублей, в целости. Слово своё они сдержали. Из 119 добровольцев оставленных в Дядьковской только двое были убиты, а 16 умерли от ран. Остальные выжили.
5 апреля армия продолжила отступление на восток, а 9 апреля добровольцы прибыли в Ильинскую, преодолев за 9 дней 220 верст от Екатеринодара почти без потерь. То есть белые вырвались из густой сети железных дорог, получив определённую свободу действий. Затем добровольцы перешли в соседнюю станицу Успенскую. На Дон была отправлена разведка. 14 (27) апреля разведка вернулась с сотней донских казаков и доложила, что на Дону восстание и казаки «Бьют челом Добровольческой армии, просят забыть старое и поскорее прийти на помощь».
Деникин провел смотр армии и сообщил бойцам, что белые «чудо-богатыри… совершили один из величайших походов Русской армии» и о том, что на Дону вспыхнуло большое восстание и армия выступит на помощь донским казакам. Ситуация изменилась коренным образом. Кубань, как базу для войны с большевиками, использовать не удалось. Но началось восстание на Дону, который раньше не хотел поддерживать Каледина, Алексеева и Корнилова. Появилась надежда на успешное продолжение борьбы. 16 (29) апреля белые вышли из Успенской в сторону Дона.
Подвиг генерала С.Л. Маркова. Захват красного бронепоезда в ходе боя за станцию Медведовская. Журнал «Часовой», № 30
Итоги
Белая армия не смогла решить главную задачу – взять Екатеринодар. Во время штурма армия понесла большие потери, почти треть состава – около 1900 убитых и раненых. Погибло и ранено было много командиров, включая командующего армией Корнилова. Красные войска потеряли в этой битве до 15 тыс. человек.
Остаткам белой армии удалось прорваться через кольцо превосходящих сил Красной Армии и уйти в сторону дружественных казачьих станиц. К 29 апреля (12 мая) Доброармия вышла на юг Донской области в район Мечетинская — Егорлыкская — Гуляй-Борисовка. Первый Кубанский поход был закончен. Советская пресса в эти дни писала о «разгроме и ликвидации белогвардейских банд, рассеянных по Северному Кавказу». Однако вскоре ситуация изменилась коренным образом – казаки подняли масштабное восстание на Дону и позвали добровольцев на помощь. Кроме того, к Таганрогу и Ростову выходили германские войска. Начинался новый этап Гражданской войны и Добровольческая армия, приняв пополнения, вскоре вновь вышла к границам Дона и Ставрополья.
Стоит отметить, что на стороне Доброармии оказалась не только удача и умелые действия командиров, но и общая беспечность и безответственность местных военных и партийных руководителей, недооценивших опасность, которую представляли разбитые под Екатеринодаром корниловцы. Советские газеты радостно сообщали, что с Корниловым навсегда покончено, что «наиболее крупная из оставшихся банд – около 1000 человек под командой генерала Маркова бежит сейчас на северо-восток в Ставропольскую губернию с целью пробиться на Дон и к Царицыну… при таких условиях с этой бандой не приходится считаться как с крупной силой». Красноармейцы единодушно решили, что с корниловщиной покончено. Местное руководство не предприняло экстренных мер, чтобы догнать быстро отступающих (бегущих) белых.
Таким образом, хотя у красных имелась возможность добить белую армию, её вождей – Деникина, Маркова, Эрдели и других, решили, что Добровольческая армия уже никогда не оправится от нанесенного ей поражения и сама собой развалится, исчезнет как боевая сила. Позднее найдут «стрелочников», на которых свалят всю вину в том, что Добровольческая армия сумела избежать гибели после поражения под Екатеринодаром: ими станут Сорокин и Автономов.
Автор: Самсонов Александр
Статьи из этой серии:
Смута. 1918 год
Как создали Добровольческую армиюКак началась битва за Дон”Ваша болтовня не нужна трудящимся. Караул устал!”100 лет Рабоче-Крестьянской Красной Армии и ФлотуКто разжигал Гражданскую войнуБелые воевали за интересы ЗападаАнтирусский и антигосударственный белый проектКак “украинская химера” разжигала Гражданскую войнуКак создали Украину и “украинский народ”Как красные взяли КиевПобеда Красной Армии на ДонуКровопролитные сражения Ледяного походаКак корниловцы штурмовали Екатеринодар
