Наличие в словарях современных мировых языков сотен тысяч лексических единиц позволяет выразить любые оттенки мысли. Однако в повседневном общении люди используют не более 500–600 слов. И треть из них усекают, сокращают, подменяют жестами, мимикой, интонацией. Никого — за редкими исключениями – это не коробит. Мы даже не замечаем, как опускаем во время разговора отдельные звуки, слоги, слова. А вот в письменной речи аббревиатуры порой раздражают — особенно, когда их много.
В «засорении» русской речи аббревиатурами обычно обвиняют большевиков. Напрасно: сокращения слов применялись еще на заре появления письменности. Если на то пошло, так история европейской цивилизации началась с аббревиатуры: чуть ниже перекладины голгофского креста над головой одного из троих казненных в тот день римский центурион прибил табличку с латинской надписью INRI – Иисус Назаретянин Царь Иудейский.
Появление аббревиатур в русской письменности так же было связано с религией. В соответствии с древней, еще ветхозаветной традицией не поминать имя Божие, полууставное письмо средневековых русских манускриптов изобилует аббревиатурами “ГДЪ” (Господь), “ИСЪ ХРСЪ” (Иисус Христос), над которыми стоит условный знак сокращения – так называемое титло.
В петровскую эпоху в официальных документах то и дело попадается монструозная конструкция “Е.И.В.В.В.М.Б.Р.Г.Ц.” – “Его Императорское Величество Всея Великия Малыя Белыя России Государь Царь”.
В ХIХ веке нормативными становятся “П.Д.Е.И.В.” (поставщик двора Его Императорского Величества), М.В.Д., М.П.С., М.И.Д. (расшифровка не изменилась), Т.В.Д. (театр военных действий)… В прессе и в частной переписке плодятся “м.б.” (может быть), “г.” и “гг.” (господин, господа), “м.г.” (милостивый государь), “в.п.с.” (ваш покорный слуга), “ч.и.” (честь имею). Военные шифротелеграммы времен Первой мировой войны содержат полный набор аббревиатур, впоследствие перекочевавших в советский военный жаргон: главковерх, начдив, командарм, комполка, начштабарм, главвоенмор, плавсостав.
Помимо исчезновения точек в состоящих из заглавных букв аббревиатур, большевики отметились лишь одним нововведением: появлением личных имен-аббревиатур. В 1920–1930-е были весьма популярны имена Вилен, Марлен, Мэлор (Маркс, Энгельс, Ленин, Октябрьская революция), Мирена (мировая революция неизбежна), Даздраперма…
Последнее является замечательным примером еще одной характерной особенности коммунистического словобразования — удивительной языковой глухотой изобретателей советского новояза. Чего стоит одно только слово «шкраб», школьный работник, как одно время (к счастью, непродолжительное) именовали учителей.
Народ быстро оценил смеховой потенциал аббревиатур, глумливым образом расшифровывая официальные конструкции или сочиняя новые. Яркие примеры – ученическое ПТУ (помоги тупому устроиться) или лагерное «Ждущий Освобождения По Амнистии»…
Но и некоторые порождения официальной мысли звучали вполне анекдотически-неприлично: ГНИИПИЗР – Государственный научно-исследовательский институт почвоведения и земельных ресурсов. Поверить в существование отдельных шедевров было бы трудно, если бы не многочисленные свидетельства очевидцев. Так, демонстрировавшаяся на выставках в начале 1980-х «Оперативная быстродействующая автоматизированная система связанного управления» пользовалась большим успехом у публики отнюдь не по причине ее технических достоинств.
На смену советским словам-уродам пришли новые, порой не менее уродливые: Минздравсоцразвития, ГИБДД, МРОТ… То есть падение коммунистического режима на традициях создания аббревиатур практически не сказалось. В этом смысле распад СССР оказался не более чем распадом буквосочетания.
Стаc Артемов
