530 лет назад оборвалась жизнь Грозного царя. XVI век в Европе был веком заговоров, ядов, интриг. А Россия при Иване Васильевиче вдвое увеличила свою территорию, стала одной из могущественных мировых держав, пыталась пробить путь на запад для равноправного участия в европейской торговле. Основой достигнутых успехов стало утверждение самодержавия, царь пресекал своеволие знати. А это порождало оппозицию аристократов, желавших иметь такие же “свободы”, как в соседней Польше. Внутренние враги находили общий язык с внешними, и заговоры закручивались неоднократно – в 1553, 1563, 1564, 1567, 1569, 1574 гг. Последний заговор против царя был очень узким. В окружении Грозного действовали всего двое, но это были люди, самые близкие к нему – Богдан Бельский и Борис Годунов. Судя по всему, в данном случае инициаторами являлись не бояре, а зарубежная агентура. Ее в России хватало, (1 октября 1583 г. данному вопросу было даже посвящено специальное заседание Боярской Думы). Бельскому и Годунову играть в пользу аристократов было в общем-то незачем. Оба являлись выдвиженцами “снизу”, обязанными своим положением только царю. Бельский возвысился как племянник Малюты Скуратова, а потом и личными деловыми качествами, стал думным дворянином, оружничим. Карьеру Годунова обеспечили протекция дяди, приближенного Ивана Грозного, и женитьба на дочери Малюты. Он получил чины кравчего, боярина.
Ключевой фигурой в “дуэте” являлся Бельский. Он фактически возглавлял внешнеполитической ведомство, был главным советником царя. Но при всем могуществе он не мог по “худородству” претендовать на боярство, на первые места в Думе, важнейшие военные и административные посты. Молодой человек после стремительного взлета достиг своего “потолка”. Больше ему ничего не светило, только быть “при” государе. А голова, видать, кружилась. Хотелось большего. При польских порядках это было возможно – титулы, города, замки. Веселая и широкая жизнь вместо того, чтобы отстаивать с царем на долгих церковных службах, отдавать себя делам и изображать, будто ты мечтал только об этом.
В 1579 г. младший царевич Федор Иоаннович женился на сестре Годунова Ирине. Борис стал членом царской семьи! После этого заговорщики начали действовать. Оклеветали царского врача немца Елисея Бомелия. Подбросили улики, что он связан с поляками, и казнили. Зачем? Чтобы заменить другим лицом. При дворе появляется новый врач, некто Иоганн Эйлоф.
Новейшие исследования о нем выявили весьма любопытные факты. Ни в одном европейском университете среди выпускников медицинских факультетов Эйлоф не значился. По вероисповеданию он представлялся “анабаптистом”, но являлся “скрытым католиком”. Причем неоднократно зафиксировано его “сотрудничество с иезуитами” (см. монографию Т.А. Опариной “Иноземцы в России XVI – XVII вв.”, Российская Академия Наук, Институт Всеобщей истории, М., Прогресс-традиция, 2007).
По национальности Эйлоф был, вроде бы, фламандцем. В Нидерландах в это время кипела жестокая война. Незадолго до описываемых событий, в 1576 г., испанцы взяли штурмом центр Фландрии, Антверпен, вырезали и разграбили. А в 1579 г. Южные Нидерланды вернулись под власть Испании, анабаптистов они отправляли на костры. А Эйлоф прибыл в Россию отнюдь не нищим беженцем. Он сразу же развернул масштабный бизнес, имел собственный корабль, его сын и зять бойко торговали. В 1582 г. корабль Эйлофа был захвачен датскими пиратами, и пропало товаров на 25 тыс. рублей. Это была фантастическая сумма (для сравнения, английская Московская компания, торговавшая по всей России, платила в казну налог 500 руб.)
Но доктор после такой потери остался очень богатым человеком. Если применить к нынешним масштабам, то Эйлоф оказался бы мультимиллионером! И “мультимиллионер” зачем-то устраивается царским врачом… Какие капиталы стояли за ним, не выяснено до сих пор. Но протекцию при дворе ему мог обеспечить лишь Бельский. Именно он отвечал за охрану царского здоровья. Сохранившиеся документы показывают, что лекарства для Грозного приготовлялись “по приказу оружничего Богдана Яковлевича Бельского”. И принимал их царь только из рук Бельского.
В 1581 г. к противникам России перебежали два брата Бельского. Давид к полякам, Афанасий – к шведам. Установили связи, договаривались о взаимодействии, обсуждали условия. Но хотя историки израсходовали моря чернил, утверждая “болезненную подозрительность” Ивана Грозного, на положении Богдана Бельского измены не сказались. Царь по-прежнему полностью доверял ему. А что братья предали, так он за них не ответчик. Впрочем, может быть и так, что государя убедили, будто Бельские засланы к врагам специально, для дезинформации.
Грозный и сам вел тайные игры. Россия устала от долгой войны, требовалась передышка. А за польским королем Стефаном Баторием стояли силы всей католической Европы. Иван Васильевич сделал хитрый ход. Обратился в Рим, к папе Григорию XIII, что мечтает быть с ним в дружбе, поманил надеждой заключить союз против турок – дескать, только война с поляками этому мешает. Пускай папа вмешается, поможет примириться. Попутно царь поинтересовался деяниями Флорентийского собора, принявшего церковную унию.
Ватикан клюнул. Счел, что Грозный готов признать унию. В Россию срочно отправилась миссия иезуита Антонио Поссевино. Это было не случайное лицо, а один из главных организаторов «крестового похода» против нашей страны, и цели его были далеко не искренними. Проезжая через Вильно, “миротворец” провел переговоры с Баторием, благословил его на войну, а уж потом продолжил путь.
В Польше Поссевино не мог не повидаться с Давидом Бельским. Он не был бы иезуитом, да и просто дипломатом, если бы упустил возможность поговорить с ним. Стало быть, получил выходы на его брата. А когда миссия прибыла в Старицу, где находился Иван Грозный, один из иезуитов, входивших в состав посольства, объявил себя заболевшим. Царь послал к нему своего врача Эйлофа. Поссевино писал, что с ним были установлены очень хорошие контакты.
Ну а Иван Васильевич сделал вид, будто он в восторге от папских посланий, однако от разговора об объединении церквей уклонился. Заявил, что сперва надо прекратить кровопролитие. Отправил делегатов обратно к Баторию. Здесь Поссевино принялся помогать не русским, а полякам, подталкивал царских дипломатов к уступкам. Неприятеля склонила к миру героическая оборона Пскова. Поражения и огромные потери отрезвили панов. Но и дипломатический ход Ивана Грозного сыграл свою роль. Победы кончились, и в Риме сочли, что надо заключать мир, приводить царя к унии – пока он под влиянием своих успехов не передумал. Финансирование из Рима пресеклось, и было подписано Ям-Запольское перемирие.
Однако пока шли бои под Псковом и переговоры, разыгралась другая драма. Для достижения целей заговора решающее значение имело не только убийство царя. Важен был и вопрос, кто заменит его на престоле? Изменники делали ставку на царевича Фёдора. Сам он об этом не подозревал. Но он был слабым, болезненным, а по своему душевному складу не годился на роль самостоятельного правителя. Его можно было захватить под влияние.
В этом варианте обязан был погибнуть старший царевич, Иван. Причем его требовалось убить раньше, чем отца. Во-первых, Грозный еще нужен был живым – ведь Рим надеялся через него привести Россию к унии. А во-вторых, если бы первым умер царь, престол доставался Ивану Ивановичу. Но он мог сменить свое окружение, выдвинуть каких-то друзей, родственников. Нет, последовательность должна была стать только такой – сперва старший сын, и после его смерти Фёдор уже станет законным наследником.
Так оно и случилось. Версию, будто Иван Грозный убил сына, внедрили либеральные историки XIX в., некритично использовавшие зарубежные клеветнические источники. О сыноубийстве не сообщает ни одна из русских летописей (в том числе неофициальных, далеко не дружественных к Ивану Грозному). Французский капитан Маржерет, долгое время служивший при русском дворе, писал, что смерть царевича от побоев – ложный слух, “умер он не от этого… в путешествии на богомолье”.
В XX в. исследовались останки. Волосы царевича хорошо сохранились, но ни химический, ни спектральный анализ следов крови на них не обнаружил. Зато выявлено, что содержание мышьяка в останках втрое выше максимально допустимого уровня, а ртути – в 30 раз. Царевич был отравлен. Кстати, накануне своей смерти он и его отец вообще находились в разных городах! Царь в Старице, где расположил свою военную ставку, а его сын в Москве. Занимался формированием пополнений, снабжением армии. Там он и заболел. Потом, согласно сообщению Маржерета, почувствовал себя лучше, поехал на богомолье, но по дороге, в Александровской Слободе, слег окончательно. И лишь тогда, в ноябре, царь примчался из Старицы в Слободу. А “лечили” царевича доктор Эйлоф и Богдан Бельский. Документы, подтверждающие это, уцелели и дошли до нас.
Но мы знаем и другое: кто был первым автором версии о сыноубийстве. Поссевино! Тут уж напрашивается сравнение – кто первым начинает кричать “держи вора”? Заодно иезуит отомстил клеветой Ивану Грозному, ловко обставившему Ватикан. Когда Поссевино после подписания перемирия приехал в Москву, выразив готовность начать разговор о главном, о соединении церквей, царь удивленно развел руками – дескать, ни о чем подобном он папе не писал. И впрямь не писал, он лишь констатировал факт Флорентийского собора и обратился о “дружбе” и посредничестве. Рим сам увлекся собственными иллюзиями!
Во время пребывания в столице их миссии состоялась вторая тайная встреча иезуитов с доктором Эйлофом, об этом упоминает сам Поссевино в своих записках. Полностью содержание беседы он, конечно, не раскрывает. Вроде бы, речь шла только о религиозном диспуте, где участвовал и Эйлоф. Но после возвращения из России, в августе 1582 г., Поссевино выступил перед правительством Венецианской республики и заявил, что “московскому государю жить не долго”.
Откуда такая уверенность? Иезуит не был частным лицом. Его выступление было официальным отчетом (в Москве он представлял интересы не только Рима, но и Венеции). Откуда он мог знать, что случится через полтора года? Царю исполнилось всего 52, он был здоров и сил у него еще хватало – 19 октября 1582 г. царица Мария Нагая родила совершенно здорового сына Дмитрия. Предвидеть гибель Грозного Поссевино мог лишь в одном случае – зная о планах заговорщиков. Вероятно, он же и утвердил эти планы, находясь в Москве.
Кстати, очень может быть, что смерть царя отсрочил… упомянутый захват датскими пиратами корабля Эйлофа. В плен попали его сын и зять, в июле 1582 г. Иван Грозный направил по этому поводу гневную ноту датскому королю Фредерику II. Указывал в ней на высокий ранг пострадавшего купца: “А отец его, Иван Илф, дохтор при дверех нашего царского величества, предстоит перед нашим лицем…” После переговоров пленные были возвращены в Россию. В данный период, конечно, царь был нужен, чтобы спасти родственников.
Иван Васильевич прекрасно себя чувствовал вплоть до первых месяцев 1584 г. В феврале он вел переговоры с английским посольством, в начале марта беседовал с ученым книжником Исайей, и был здоров. Лишь 10 марта навстречу польскому послу Сапеге был послан гонец с предписанием задержать его в Можайске, поскольку “государь учинился болен”.
Существует два развернутых описания смерти Грозного – и оба недостоверные. Одно составил ярый русофоб пастор Одерборн, никогда не бывавший в России, но выливший на нее столько злости и лжи, что даже тенденциозные авторы к его опусам предпочитают не обращаться. Другое описание – англичанина Горсея. Он писал мемуары в расчете на сенсацию, вовсю фантазировал, изображал себя чуть ли не другом и советником царя. На самом деле Горсей приблизился к московским высшим кругам позже, при Годунове. А в данное время он был всего лишь приказчиком-практикантом, писал по слухам, и реальные факты перемешал с домыслами и нелепостями.
Например, историю о том, будто Бельский по приказу Грозного собрал волхвов из Лапландии, чтобы предсказали день смерти, Горсей слово в слово передрал из “Жизни двенадцати цезарей” Светония. Благо Светоний давно умер, не мог предъявить обвинение в плагиате. В нашем распоряжении есть документы, с лапландскими шаманами совсем не стыкующиеся. Последнее письмо царь послал вовсе не к шаманам, а в Кирилло-Белозерский монастырь, просил “молиться соборне и по кельям”, чтобы Господь “ваших ради святых молитв моему окаянству отпущение грехов даровал и от настоящия смертныя болезни освободил”.
Что это была за болезнь – сейчас установлено. Содержание мышьяка в останках в 2 раза выше максимально допустимого уровня, ртути в 32 раза. Травили по той же методике, как сына. Ртуть накапливается в организме, действует медленно, мышьяк – быстро. Подобная схема позволяла вызвать картину тяжелой болезни, а потом добить другим ядом. И подозрений нет: умер от болезни. Согласуются с диагнозом и известия, что у государя распухло тело и дурно пахло “из-за разложения крови” – это признаки отравления ртутью, которая вызывает дисфункцию почек, и прекращаются выделения из организма. А “лечили” царя те же люди, что “лечили” его сына, Бельский и Эйлоф.
Несмотря на маскировку, правда просочилась. Дьяк Тимофеев и некоторые другие летописцы сообщают, что “Борис Годунов и Богдан Бельский… преждевременно прекратили жизнь царя”, что “царю дали отраву ближние люди”. В 1621 г., при патриархе Филарете Романове, Иван Грозный был внесен в святцы с чином мученика (с таким чином он упоминается в сохранившихся святцах Коряжемского монастыря). Следовательно, факт его убийства признала Церковь. О том, что его убили Годунов и Бельский, рассказал и Горсей, хотя он, по собственным догадкам, писал, будто Ивана IV “удушили” (удушить царя было трудно, он никогда не бывал один, при нем постоянно находились слуги – спальники, постельничие). Голландец Исаак Масса, имевший какие-то очень хорошие источники информации при дворе, записал, что “один из вельмож, Богдан Бельский, бывший у него в милости, подал ему прописанное доктором Иоганном Эйлофом питье, бросив в него яд”. А француз де Лавиль, находившийся в России в начале XVII в., допустил ошибку только в фамилии, он прямо сообщал об участии в заговоре против царя “придворного медика Жана Нилоса”.
17 марта Иван Грозный принял горячую ванну, и ему полегчало (ванны способствуют освобождению организма от вредных веществ через поры кожи). В последний день жизни, 18 марта, царь снова принял ванну. Но он, конечно же, не устраивал для приказчика Горсея персональную экскурсию в свою сокровищницу. И в шахматы не играл. Чем занимался царь в этот день, хорошо известно. Он собрал бояр, и в их присутствии составлял завещание. Объявил наследником Федора. Помогать ему должен был совет из пяти человек: Ивана Шуйского, Ивана Мстиславского, Никиты Романовича Юрьева, Годунова и Бельского. Царице и царевичу Дмитрию выделялся в удел Углич, опекуном ребенка назначался Бельский.
Завещание было очень важно для заговорщиков. Оно утверждало их собственное положение. Вероятно, ради этого государю помогли немножко поправить здоровье. А как только завещание было подписано, дали еще “лекарства”. Наступило резкое ухудшение. Духовник царя Феодосий Вятка только успел исповедовать и причастить государя и, исполняя его последнюю волю, вместе с митрополитом Дионисием совершил пострижение в схиму. Как писал св. патриарх Иов, “благоверный царь и великий князь Иван Васильевич… восприят Великий ангельский образ и наречен бысть во иноцех Иона, и по сем вскоре остави земное царство, ко Господу отъиде”.
Роль доктора Эйлофа в преступлении подтверждают его дальнейшие действия. Через четыре месяца после смерти царя, в июле, он встречался в Москве с польским послом Сапегой, передал ему ценные сведения. А в августе он сам очутился в Польше, и не где-нибудь, а в окружении виленского кардинала Е. Радзивилла, представляет ему исчерпывающий доклад о положении в России. Автор монографии Т. Опарина отмечает: “Таким образом, Иоганн Эйлоф продолжил сотрудничество с иезуитами и информировал орден о политических разногласиях в российских верхах”. Из нашей страны врач выехал легально. В России остался его сын Даниэль, со временем он превратился в солидного ярославского купца и солепромышленника.
А появление в Польше его отца вызвало переписку в очень высоких католических кругах. Папский нунций кардинал Болоньетти, находившийся в Люблине, 24 августа счел нужным послать об этом донесение в Ватикан, причем называл Эйлофа “очень богатым человеком” и сообщал, что он отправился в Ливонию. Но дальнейшие его следы теряются. “Очень богатого” доктора не обнаруживается ни среди известных врачей, ни среди крупных предпринимателей и купцов. Возможно, он и впрямь превратился в “Нилоса” или кого-то еще…
Какой сценарий действий предполагался после убийства Грозного? Мы можем судить об этом по событиям 1585 г. Баторий начал приготовления к новой войне с Россией, деньги на нее выделил папа – 25 тыс. золотых скуди в месяц. Но одновременно Польша вдруг предложила русским избежать сражений и заключить вечный мир на условиях… объединения двух держав. Если первым умрет Баторий, общим королем будет Федор, а если первым уйдет из жизни Федор – пусть царствует Баторий. Неплохо, правда? Если даже допустить, что Федору после подписания договора позволили бы пережить короля, Россия в любом случае погибала. В нее хлынули бы католики, еретики, торгаши, банкиры, “свободы”… Соавтором плана являлся все тот же Поссевино, именно он осуществлял в это время связи между Римом и Польшей.
Но зарубежные режиссеры допустили серьезный просчет. Ведь заговорщики не были единомышленниками! Бельскому Годунов требовался позарез – чтобы через его сестру контролировать царя. Однако Годунову Бельский был абсолютно не нужен. Борис не был “идейным” изменником, он был просто беспринципным карьеристом с безграничными амбициями. Его влекла только власть. Союзником Бельского он выступал лишь до определенного момента. Уже в апреле 1584 г. он спровоцировал бунт москвичей и избавился от компаньона, отправил его в ссылку. Иезуиты, поляки, папа, уния Годунову были тоже не нужны. Наоборот, он принялся задабривать и поддерживать Православную Церковь – чтобы, в свою очередь, обрести ее поддержку. Что ж, тогда понадобился Лжедмитрий
